Возлюбленная
Шрифт:
Бен вилял хвостом. Бросив грызть кость, он как бы в ожидании смотрел на нее.
– Это не для тебя, малыш, – сказал она, разглядывая здоровенные куски бифштексов, лежащие на доске для разделки мяса.
Ничего. Ничего. Нет ничего, о чем стоило бы беспокоиться.
«Это было так мило со стороны Тома, что он заехал. Я пришла домой и обнаружила совершенно омерзительное письмо от Боба». Почему, черт подери, Лаура и вправду не могла получить письмо от Боба? Боб всегда доставлял Лауре неприятности. Вполне разумное объяснение. Да-да-да. Том заехал, потому что…
Так
Эта мысль гремела в ней, будто кто-то другой произносил эти слова, шептал их ей в ухо. Они повторялись все громче и настойчивее. Чарли потрясла головой, словно пыталась их выбросить. Нет. Не Лаура. Возможно, другие, но только не Лаура. Определенно нет.
Никогда.
Друзья такого не делают. Во всяком случае, не те, с которыми дружишь двадцать лет.
Закипел чайник, и она налила в кружку немного воды. Потом размешала кофе. Бифштекс Тома был плотным, красным, огромным, она попросила ту женщину нарубить мясо потолще, что та и сделала. Этакий массивный кусок от филейной части, с косточкой в форме буквы «Т». Проткнув его, Чарли вдруг почувствовала тошноту от прикосновения к мягкой, слизистой плоти.
Темно-синий носок бесшумно упал на бифштекс. Чарли посмотрела вверх на сушилку, но она висела неподвижно. Другой носок свешивался с одной из деревянных перекладин. Послышалось низкое угрожающее рычание Бена. Сердце Чарли забилось тревожно. Убрав носок с бифштекса, Чарли увидела несколько хлопковых волокон, прилипших к мясу.
Тошнота прошла. Мясо выглядело хорошим, каким и было на самом деле. Плоть. Красное мясо. Кровавое. Ей захотелось затолкать его себе в рот и так и сжевать его, съесть сырым, словно она зверь. Ей смутно припомнилась книга, где женщина сходила с ума по сырому мясу.
Взяв свою часть бифштекса, отрубленную потоньше, чем для Тома, Чарли откусила большой кусок. Глаза ее прищурились, и в желудке забурлила желчь. Выплюнув пережеванное мясо в раковину, она прополоскала рот водой.
Вот тебе и раз! Какого лешего она проделала это? Вкус крови, плоти, чего-то прогорклого, чего-то еще… застрял в ней. Чарли выпила большой глоток кофе, но выплюнула и его. Испытывая тошноту, она побежала наверх, через спальню в ванную и принялась чистить зубы.
Зеркало над раковиной отразило красные и опухшие от слез веки. Чарли плакала, потому что знала… знала, что Том ходил туда вовсе не для того, чтобы взглянуть на какое-то там письмо от Боба. Ужасный привкус у нее во рту прошел. Пройдя в спальню, она уселась у туалетного столика и легкими касаниями припудрила лицо и стерла салфеточкой смазавшуюся тушь для ресниц. Гнев вновь забурлил в ней.
Открылась и закрылась парадная дверь, и Чарли удивилась, не услышав лая Бена. Все еще занимается костью, предположила она и попыталась вдохнуть немного жизни в свою прическу. Ступеньки заскрипели, Том медленно поднимался по ним, словно устал или перенервничал из-за какого-то конфликта.
Надо оставаться спокойной. Холодной. Она вскинула голову и попыталась сосредоточиться на прическе, чтобы не обращать на него внимания. Тем временем она слышала, как он входит в дверь спальни, как идет по покатому полу… Она почувствовала, что он стоит за ее спиной.
Вместе
И никого там не увидела.
Она ощутила, как ледяное дыхание спускается вниз по ее шее, дыхание, пахнущее мускусными духами. Чарли резко обернулась.
В комнате было пусто.
Но запах духов висел в воздухе. Сильный. По ее пояснице пробежала дрожь. Это были духи, которые она уже вдыхала раньше, знала их откуда-то. В комнате просто воняло ими, словно в ней находился некто, прямо-таки пропитанный этими духами. Ее глаза заметались вокруг.
– Том? – позвала она. – Том?
Она прошла в ванную комнату, внимательно осмотрела ванну, занавеску для душа, вернулась в спальню и постояла, прислушиваясь. Затем вышла на лестничную площадку. Холодный воздух, казалось, преследовал ее.
– Том? – Она потянула носом, но здесь не было никакого запаха. Ее тело покрылось мурашками. – Том? Это ты?
Медленно и нервно она спустилась вниз.
– Том?
Чарли прошла по тусклому коридору, мимо двери в погреб и зашла в кухню. Бен деловито глодал кость. Она снова прислушалась. Дверь… Она была уверена, что слышала, как открывается парадная дверь, слышала шаги по лестнице, чувствовала запах духов. Чарли уставилась на сушилку, почему-то нервничая из-за него. Потом посмотрела на единственный синий носок и, потянув шнур, медленно, со скрипом, опустила сушилку и повесила на него второй носок.
Яркие огни промелькнули по окну. По гравию за окнами захрустел автомобиль. Автомобиль Тома.
И вместо гнева Чарли испытала только облегчение, идя по коридору, чтобы встретить его.
За окном без занавесок была черная, беззвездная ночь. Тяжело дыша, спал рядом Том. Он пах свежестью, противной свежестью, смешанной со слабым ароматом соснового шампуня.
Чарли приготовила бифштекс, как он любил, и, сидя за кухонным столом напротив нее, Том молча, механически вгрызался в мясо, не ел, а просто поглощал.
Много раз за время их брака они ели в молчании, когда Том бывал не в настроении, иногда это затягивалось на целые дни. Но сегодня вечером дело было не в его дурном настроении, хотя Чарли хотелось, чтобы было именно так, ведь тогда стоило только подождать – и все бы вернулось в норму.
Но сегодня вечером что-то в них обоих изменилось.
Чарли хотелось, чтобы они снова оказались в Лондоне, в их маленьком домике, с уличными огнями и машинами снаружи, с соседями вокруг; в домике, где они начинали семейную жизнь, где устроили свой очаг. Где были счастливы…
Бен шлепал по комнате, неугомонно позвякивая биркой с кличкой на ошейнике.
Снаружи донесся плач, будто рыдала от горя женщина. Бен залаял, и Том насторожился. Заскулив, Бен принялся скрестись в дверь.
– Лисицы, – проворчал Том. – Уж эти самки…
Сквозь дремоту в сознании Чарли вспыхивали видения, и она не засыпала, прислушиваясь к реву воды; она слышала в нем шипение самовара и завывание пса Виолы Леттерс. Завывания. Визги. Вопли…
– Господи Иисусе!
Кровать заскрипела. Чарли открыла глаза. Силуэт Тома вырисовывался на фоне окна. Ее часы-радио показывали 4.35 утра. А потом она сообразила.