Шрифт:
— Изгадили планету, отравили химикатами, наводнили болячками. А что теперь? Люди отстреливают лебедей, чтобы спасти свои курятники! Загубили красоту. Ты был прав. Эксперимент провалился. Чего, спрашивается, ради, я принял муки искупления?
Светлый лик омрачился, и Господь — обобщенное воплощение высших созидающих сил — обратился к дьяволу, безразлично созерцавшему умирающих от неведомой хвори прекрасных белых птиц:
— Я терпелив. Я долго ждал. Но теперь и мое терпение истощилось. С человечеством пора покончить. Что ты предлагаешь, как специалист? Глобальная
— Э… — нечистый, встревоженный неожиданной конкуренцией, слегка растерялся. — Зачем же так радикально? Надо дать людям еще один шанс.
— Какой? — поинтересовался Всевышний, удивленный миролюбивым настроем вечного человеконенавистника.
— Ну, как обычно, скажем, — дьявол лихорадочно перебирал известные исторические примеры, подыскивая приемлемые варианты. — Можно найти чистую душу. И пусть она сама примет решение, так сказать, сделает окончательный выбор. Возьмет на себя личную ответственность. И, конечно, по традиции, назовет последнего человека на Земле — ну, как свидетеля божественной справедливости, — Лукавый решил внести в дело элемент садизма: чтобы не расслабляться.
— Любопытно! Личная ответственность — в этом что-то есть, — Господь невольно заинтересовался свежей для себя идеей. — Но вряд ли что-то выйдет. Где ты отыщешь сейчас на Земле чистую душу?
— Ну, это запросто, — искуситель облегченно перевел дыхание: предложенный вариант проходил. — Организуем поиски, кого-нибудь подберем. Чтобы мои ребята, да не нашли! Им только прикажи!
— Ты мне так не шути! — угрожающе предупредил Создатель, угадав скрытый намек. — Никаких «кого-нибудь подберем». Решать судьбу Земли должна самая настоящая чистая душа. Лично проверю. И никаких невинных младенцев не предлагать — дети не способны нести ответственность.
Разочарованному дьяволу осталось лишь послушно склониться перед волей сильнейшего.
Поиски оказались непростыми и затянулись на несколько дней. Создатель оказался придирчив и въедлив. В каждом претенденте находились какие-то недостатки — ростки себялюбия, жестокости, гордыни, чревоугодия, мелкие, еще даже не проявившиеся, но уже точившие душу грешки.
— Эврика! — торжествующий дьявол, не гнушаясь бессовестным плагиатом, с воплем вбежал в небесные чертоги. — Нашел. Никто не придерется. Настоящая чистая душа.
— Ну-с, посмотрим, — внимательно изучив предложенную кандидатуру, Всевышний неохотно согласился. — Ты прав. Можно начинать. Вернее, заканчивать.
К немалому удивлению и некоторому запоздалому сожалению Творца, на Земле нашлась настоящая чистая душа, способная принять самоубийственное решение и понести за него ответственность.
Черный Ангел застал Избранницу на рабочем месте. Она как раз поминала имя божие всуе.
— Боже мой, какой балбес! — вздохнула Полина Николаевна Машкова, заканчивая проверку последнего из четвертных сочинений 8-го «Д» класса, коррекционного.
Перед ней лежала тетрадь любимого ученика. Самородка и гения. Сочинения о любовной лирике Пушкина Ромка Жуков писал от лица разгневанного мужа Анны Петровны Керн, а анализ стихотворения «Анчар» — от имени обобранного и оболганного человечеством достойного представителя растительного мира. Что ж, в воображении и таланте мальчику не откажешь. Но какой бесполезный и обреченный талант! Лина пыталась спасти, что могла.
— Будущий Белинский! (Вряд ли — при отце-бездельнике и матери-алкоголичке, — но Машкова просто не находила другого, достаточно убедительного имени). Последняя надежда российской словесности! — уверяла обычно учительница, вступаясь за Ромку на педсоветах, когда заходила речь об исключении двоечника из школы. Но сегодня мальчишка достал и ее.
Талант — да, был, но никакого представления об орфографии и грамматике. Ромка Жуков просто не знал, что это такое. Сорок восемь грамматических ошибок весело пестрели красным на трех тетрадных страничках (орфографические даже не стоило считать).
Обреченный гений. Сколько Машкова уже видела таких восторженных фантазеров, которые, безвременно покинув школу, быстро превращались в опустившихся, озлобленных неудачников или пронырливых беспринципных приспособленцев. Зачем бескрылому существу творческое воображение и бессмертный талант?
Учительница сложила тетради стопкой на краю стола, вытерла доску и подошла к окну, за которым бушевала совершенно не апрельская свирепая вьюга. Мир сходил с ума. Взгляд на часы — полпятого.
Домой идти не хотелось. Полина Николаевна машинально поискала, как бы еще украсить до блеска вылизанный класс. Но ничего не нашла.
Опять засиделась на работе. Ничего удивительного. Образ одинокой учительницы русского языка, проливающей слезы над тонкими тетрадками гениальных деревенских детишек, был одним из самых ненавидимых Линой в родной литературе.
И тот факт, что Полина Николаевна Машкова работала отнюдь не в сельской, а в престижной московской школе, ничего не менял.
После раннего брака, трех лет безрадостной семейной жизни и мучительного развода, Полина посвятила себя работе и обожаемому сыну Кольке. Общительный и озорной мальчишка в школе чувствовал себя, как рыба в воде, а дом, всегда холодный и пустой — увы, ненавидел. Огорчало одно: отличный спортсмен, звезда школьной самодеятельности, любимец девчонок и вратарь школьной футбольной команды, сын учился из рук вон плохо, а о вузе даже не хотел и слышать.
Лина вспомнила вчерашний тяжелый разговор.
— Сынок, ну кем же ты станешь, без высшего образования? — в очередной раз жалобно спросила она.
— Киллером, — уверенно, как человек, принявший твердое решение, ответил Колька. — Работа непыльная, и люди уважают.
Заметив ужас на лице матери, он успокаивающе объяснил: — Не переживай, мам, я в секции по боевым искусствам — первый, да и стреляю в тире лучше всех. Еще кое-какие современные виды оружия освою, и через пару лет мы с тобой заживем!