«Возьми меня с собою в ад»

Керчина Мария

–Но она беспрекословно слушается Валеру.

–Он другой. Идеально ей подходит. Дал ей стабильность, уверенность в завтрашнем дне, даже иллюзию защищённости. Да и она понимает, что если начнёт перечить – тут же получит. Разводиться с ним она, конечно, не будет – боится одинокой старости. Вот и слушается.

–Ты так рассуждаешь, будто жила с ними бок о бок.

–Они не из той категории людей, которых нужно познавать и понимать – всё ясно с первого взгляда.

Я вспомнила то самое нарицательное, которое не выходило у меня из головы: "дешёвый вариант". Такой вывод обо мне она тоже сделала с первого взгляда. Пугает то, что в случае мамы и Валеры она совершенно права.

–А почему вы перестали

переписываться с папой?

–После того, как они разошлись, он быстро завёл новую семью. Об этом он тоже не говорил, но я понимала. Со временем его письма стали какими-то торопливыми, пустыми, вроде как "на отвали". Наверное, он писал мне урывками, скрывал меня от новой семьи. Я отправила ему очень грубое письмо, в котором запретила писать мне, и порвала всё, что он прислал. А спустя несколько дней меня перевели в другую тюрьму. Оттуда я ему не писала, так что адреса он не знал.

–А разве нельзя узнать?

–Можно. Если хочется, конечно. Не узнал. Было тяжело лишиться последнего родственника, но так уж вышло, ничего не поделаешь.

–Последнего? А как же я?

–Тебя я вообще не воспринимала всерьёз. Ты была ребёнком, тем более, полностью подверженным материнскому влиянию. Ты часто на меня стучала и радовалась, когда мама на меня ругалась, поддакивала ей. Большой процент наших с ней скандалов брал начало именно из твоих доносов.

–Прости. Я была тварью. Сейчас я бы не донесла на тебя, что бы ты ни сделала.

Настя с ухмылкой посмотрела мне в глаза.

–Не зарекайся. От меня можно ждать всё.

–Зарекаюсь. Хоть весь город вырежешь – я тебя не предам. Никогда.

Настя подёрнула плечами.

–В любом случае, я тронута тем, что ты веришь в свои слова. Надеюсь, отвечать за них не придётся.

–А сейчас? Ты воспринимаешь меня всерьёз?

Настя не ответила. Наверное, это значило "нет". Но мне было настолько больно принимать такой ответ, что я отбросила эту догадку.

–Когда тебя выпишут? – Спросила я.

–Не знаю пока. Но долго тут торчать точно не стану – надо найти денег на отъезд. Если меня не возьмут обратно на СТО, то даже не знаю, что делать. Ладно, придумаю что-нибудь.

–И когда ты планируешь выписываться?

–Что, боишься возвращаться домой?

–Не боюсь. Не хочу. Валера мне осточертел. Да и не он один.

–Хорошо, утром сама выпишусь.

–Нет-нет, не надо! Ты ещё не до конца вылечилась. Я подожду.

–Всё нормально, меня тут тоже особо не залечились. Бесплатная медицина нужна для того, чтобы "скорая" людей с тротуаров подбирала, и дворникам не приходилось выкидывать трупы. Зайдёшь за мной утром?

–Конечно. Если только меня дома наряд полиции не ждёт.

–Да брось, ничего тебе не будет. Не парься. – Настя подтолкнула меня плечом. – Иди домой, не бойся. Утром буду тебя ждать.

Настя вновь посмотрела на меня также, как тогда на бревне, когда обняла меня. Мне стало спокойно и легко, я даже перестала думать о последствиях того, что сделала с Валерой. Всё, чего я хотела, это быть рядом с Настей. И я понимала, что это не мимолётное желание, которое пройдёт через месяцок-другой. Она действительно была мне нужна. Так, как никогда не были нужны даже родители. Её отъезд станет для меня сокрушительным ударом. Не представляю, как теперь смогу без Насти, как снова буду совершенно одинокой. Я совершенно не готова её потерять. Поддавшись желанию, я резко притянулась к ней и поцеловала в щёку. Странно: несмотря на образ жизни, у неё была очень нежная кожа, прямо как у ребёнка. Я вскочила со скамейки и почти бегом помчалась к выходу, убегая от несомненно негативной реакции сестры на мою выходку. К моему удивлению, она не пульнула мне ничего в спину – ни мат, ни камень. Я даже хотела обернуться, но побоялась. Я

боялась увидеть тот тяжёлый взгляд, который заставлял меня дрожать в первые дни.

Свет в доме горел. Я надеялась, мама и Валера уже заснули. Я немного боялась заходить. Хоть Настя меня и успокоила, но сейчас она не рядом, и не сможет меня защитить. Помешкав, я всё же зашла в дом.

Мама и отчим были в гостиной. В воздухе слышался слабый аромат чужого парфюма – врачи уехали недавно. На столе лежали бинты, пластырь и какие-то склянки. Валера сидел на диване. На его лице было множество порезов, но все неглубокие, будто кошка оцарапала. Левый глаз немного припух и покраснел, но никаких серьёзных повреждений не было. Валера мне ничего не сказал, даже не посмотрел на меня. Мама хлестнула меня злым, разочарованным взглядом.

–Уйди. – Холодно отрезала она.

Сейчас я поняла, каково Насте: теперь мама видела во мне свою старшую дочь. Наверное, она и от меня уже успела отречься. Впервые в жизни я не стала оправдываться, доказывать свою правоту. Настя права: иногда наступает момент, когда уже не хочется себя отбеливать, рассыпаться в объяснениях и аргументах, и становится даже проще оттого, что тебя считают чудовищем, перестают от тебя чего-то ждать и требовать. Главное, чтобы в твоей жизни был всего один-единственный человек, который вопреки всему остальному миру знал, кто ты на самом деле, невзирая на какие-либо поступки и обстоятельства. У меня такой человек есть. Так что мне плевать, что обо мне думают другие – я о них не лучшего мнения. Ничего не сказав матери, я поднялась в свою комнату.

Очнувшись в темноте, вся в испарине, я не сразу поняла, что лежу в кровати в собственной комнате. Я включила свет, села и отдышалась, привела бешеный пульс в нормальный ритм. Мне снился очень тяжёлый, неприятный сон. Мой город был погружён в темноту, но это была не ночь – что-то наподобие пепла заслоняло солнце. На площади стояла огромная, размером с частный дом, мясорубка. Вокруг неё было много людей: мужчины, женщины, дети. Несколько человек вели меня, связанную какими-то окровавленными жилами, к этому агрегату. Толпа встречала меня радостным смехом, возгласами и аплодисментами. Дотащив до мясорубки, меня стали запихивать внутрь. Я долго сопротивлялась. Толпа тыкала в меня палками, дети бросали камни. Наконец, они бросили меня внутрь. Я медленно опускалась к уже быстро крутящемуся винту. За несколько секунд до того, как меня разрезало бы на куски, жилы вдруг слетели с моих рук. Я посмотрела на толпу и увидела, что теперь связаны они – по рукам и ногам, и все между собой, но никто этого не замечал, они по-прежнему ликованием встречали мою скорую смерть. Позади толпы зияла огромная бездонная дыра. Жилы постепенно натягивались и утаскивали по очереди каждого из толпы в бездну, но люди начинали кричать и пытаться высвободиться лишь когда оказывались в шаге от расщелины. Я была единственной не связанной, значит, единственная имела возможность спастись, хотя всего за минуту до этого была единственной обречённой. Я схватилась за край мясорубки, чтобы выпрыгнуть, и в этот самый момент проснулась.

Я открыла окно и вдохнула студёного, ароматного воздуха. Он пах снегом, хотя осадков нет, земля ещё совсем голая. Небо едва начинало светлеть – уже раннее утро. Холод окончательно помог мне оправиться от ночной иллюзии. Я не смогла решить: был это кошмар или напротив, приободряющая метафора собственной жизни, причудливо преобразованная подсознанием. Спать уже не хотелось. Я решила пойти в больницу и дождаться Настю – может, она не спит и выйдет ко мне, если увидит в окно.

Я собралась, но прежде чем уйти, захотела выпить кофе. Войдя на кухню, я увидела Валеру. Он сидел за столом в компании рюмки и полупустой бутылки водки. Кофе мне сразу расхотелось.