Возмужание
Шрифт:
– Чисто тебе Врата Аида, вход в Преисподнюю! – промолвил стоявший рядом с Ольгой отец Григорий. Покачав головой, он перекрестил суда и вполголоса стал читать молитву.
Когда княжеская лодия взлетела на гребень, а затем ринулась вместе с потоком вниз, в самую речную бездну, и скрылась среди брызг и пены, Ольга невольно вскрикнула и прижала руки к груди. Ей показалось, что судно утонуло, что страшный водоворот затянул его и увлёк на самое дно.
Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем удалось разглядеть мелькнувшие средь водяных валов мачты и княжескую хоругвь. Лодия оказалась гораздо далее, чем ожидалось.
Вслед за «Лебедью» в пучину отчаянно ринулись остальные. Ольга не отрывала глаз от переправы и весьма тревожилась, покуда ей не сказали, что все лодии благополучно прошли через порог, люди на них живы и ожидают у берега, готовые к дальнейшему пути.
В благодарность Ольга подарила лодейному начальнику золотой наручный обруч, а своему кормщику – золотую монету с изображением быка, которую тот сразу же повесил на шнурок и с гордостью надел на шею. До ночи и всю ночь напролёт люди трудились без малейшей передышки, спеша перетащить по суше лодии поменьше и вновь загрузить их у пристани за порогом. То и дело слышались окрики дружинников, проверявших, свой ли идёт из темноты, или это неприятель пытается тайно пробраться в стан. Дозоры напряжённо вслушивались в звуки, доносящиеся из степи, – воют ли это волки, щёлкают ночные птицы или враги подают друг другу условленный знак?
Лишь к утру суда полностью загрузились. На рассвете к Ольге подошёл Фарлаф и доложил, что дружина заняла свои места и готова сопровождать караван. Ольга, не спавшая вместе со всеми весь предыдущий день и трудную ночь, обрадованно кивнула.
Когда лодии наконец отошли от берега и устремились дальше по днепровскому руслу, Фарлаф протянул Ольге невзрачный на первый взгляд желтовато-коричневый кусок камня.
– Вот, светлейшая, мои люди на берегу нашли.
– Что это?
– Латырь [17] , княгиня, или электрон по-гречески. Тут фунтов [18] пять будет… Лодейщики рекут, на участке от Несыти до Волногона их много попадается.
17
Латырь – янтарь (др.-рус.).
18
Фунт – русская мера веса, равная 409,5 г.
Ольга взяла латырь, посмотрела на свет. Камень заиграл тёплыми золотистыми бликами, а внутри виднелись будто живые несколько букашек.
– Дякую, Фарлаф! – впервые за последние сутки устало улыбнулась княгиня. – Я потом велю сделать из него ожерелье или ларец…
Далее караван, будто в награду за испытанные тяготы, целых тридцать вёрст плыл спокойно, развернув паруса. Люди отдыхали, любовались проплывающими мимо островами, поросшими дубами, клёнами, вязами, дикими грушами, вербами и кустарниками, в которых гнездилось множество птиц. А на открытых пространствах часто мелькали то лисы, то дикие козы, то степные сайгаки, косули и кабаны.
Остался позади Песчаный остров, на котором, если верить рассказам, находят особенно большие куски латыря – до десяти фунтов!
Величественно проплыл Большой Дубовый остров в четыре версты длиной. Здесь река поворачивала на заход и текла почти наперерез своему прежнему руслу, образуя изгиб, похожий на лук. Место сие так и именовалось – Перунова Прилука.
В одной из тихих заводей, кишащих множеством рыб, лодейный начальник велел остановиться.
– Скоро новые пороги – Волногон, потом Вертун, а там и страшное Волчье Горло. Передохнуть надобно, собраться с силами, – пояснил он.
Ему никто не перечил. После Несыти, отобравшей столько сил, всем хотелось есть и спать.
Выйдя на сушу, дружинники развели костры. Поймать нужное количество рыбы тут не составляло труда – она сама шла в сети. И скоро по берегу разошёлся вкусный дух рыбной юшки, сдобренной солью, греческим перцем и лавровым листом. Тут же у костров люди и засыпали, сморенные усталостью и обильной едой. Только дружинники, сменяя друг друга, продолжали неусыпную службу по охране людей и судов.
На следующий день лодейщики, пользуясь тем, что люди остались на берегу, начали сплавлять суда к следующему порогу и через неглубокие прибрежные ручьи протаскивать их дальше, как делали это, преодолевая первый и второй пороги. Непра тут разливалась в мелкое и широкое озеро с торчащими повсюду камнями, через которые река гнала свои волны, а потом ухала вниз с почти саженной высоты. Однако после Несыти этот порог не казался такой страшной преградой, хотя и требовал к себе весьма внимательного отношения.
Одолев Волногон, лодии дождались шедших берегом людей и двинулись дальше. Очень скоро – буквально через пять вёрст – на их пути предстал Вертун, шестой порог. По сравнению с остальными он также был невелик, однако река образовывала здесь ужасный водоворот, – крутила и вертела попадающие в него камни, ветки, брёвна, трупы неосторожных животных. Надо было плыть, прижимаясь как можно ближе к левому берегу, и стараться при этом не напороться на подводные камни и скалы.
– Волногон и Вертун ещё называют Дед-порог и Внук-порог, – рассказывал старший лодейщик внимательно слушавшим его княгине Ольге и отцу Григорию, когда опасное место осталось уже позади. – Перед ненастьем пороги перекликаются между собой: загудит, зашумит Дед-порог, а потом застонет тяжко и смолкнет. Ему отзывается Внук-порог: заревёт, завоет и стихнет. И опять Дед-порог начинает, а Внук-порог подхватывает, будто существа живые, аж кровь в жилах стынет…
Кандыба придвинулся ближе и тоже с интересом слушал лодейного начальника.
После Вертуна Непра возвращалась назад, к прежнему руслу, берега становились пологими и сближались между собой.
– Тут, за островом Таволжаным, ширина реки не превышает двухсот саженей, – рассказывал дальше начальник, – что является удобным местом для переправы с одного берега на другой, хотя течение здесь весьма быстрое. Перевоз именуется Таволжаным по имени острова, который мы только что минули. Видите, он покрыт густым лесом, – там на дубах обитают орлы, в липах щебечут весной соловьи и перекликаются иволги. И ещё растёт много таволги, или, иначе, лабазника, которым лечат коней от мочезадержания. К Таволжаному перевозу, – вёл дальше рассказ судопроводчик, – сходятся древнейшие дороги. С правого берега – Муравский шлях, по которому купцы издавна ездили к грекам по соль и рыбу. Переправившись на левый берег, – указал лодейщик рукой, – они попадали на Одвечный шлях, по какому ещё наши Пращуры-скифы ездили к грекам на полудень менять овец, шкуры и сало на их сукно, вино, золотые обручи и ожерелья. Однако в последние времена купеческих обозов почти не стало – их грабят и убивают в степях кочевники. Потому торговый люд предпочитает идти, как мы, водным путём – через Непру с её страшными порогами, в сопровождении вооружённой охраны.
За Таволжаным вдоль левого берега протянулся странный остров, похожий на какое-то чудовище, лежащее в воде головой на полночь, а хвостом на полдень.
– Что за остров такой? – обратился Кандыба к Славомиру, поскольку лодейный начальник ушёл по своим делам и прервал столь интересные пояснения.
– Змиева скала, – отозвался Славомир. – Я слыхал, будто это окаменевший змей, что некогда родился из огненного облака на Боспоре и был послан греками захватить нашу землю. И никто не мог одолеть его, потому как только отрубят витязи змею голову, а на её месте три новых вырастает. Это боги греческие дали ему силу чёрную, неодолимую. И возопили тогда наши Пращуры к богам – Сварогу, Перуну и Свентовиду, и те послали небесные рати Сварожичей. Пришли Сварожичи и огненными перунами поразили боспорского Змея. Тот упал в Непру и превратился в камень.
– Там и сейчас змей полно, – подключился к разговору второй кормщик, совсем ещё юноша, с мягким пушком на подбородке. – Видишь вон ту щель в скале над водой? – спросил он Кандыбу. – Это вход в змеиную нору. А внутри есть большая пещера, в которой сих гадов видимо-невидимо, и всё человеческими костями засыпано…
– Как же туда люди попадают? – удивился Кандыба.
– А в этой пещере имеется узкий выход на самую вершину скалы. Есть лихие люди, что молятся тут Великому Змею и приносят ему человеческие жертвы. Поймают купцов, привезут сюда и выспрашивают, где золото. Потом убьют и в расщелину бросят. Или прямо живыми в скалу бросают, а змеи их там жалят насмерть…