Возмужание
Шрифт:
Пока длилась эта церемония, княгиня Ольга вынуждена была стоять перед Еленой и Феофано, а родственницам и служительницам было велено приветствовать августу, как и ранее императора, простиранием ниц на полу. Это обстоятельство вновь задело самолюбие Ольги. Однако княгиня на постоянно демонстрируемую надменность царского двора старалась отвечать сдержанной учтивостью.
Елена, а вслед за ней и Феофано встали и неспешным, полным величия шагом сошли с тронов и воссели за обеденный стол, заняв два возвышающихся кресла, по пышности и обилию дорогих украшений также походивших на троны.
Лишь после того русских гостий провели к столам и указали каждой её место. Ольгу посадили рядом с Еленой. Когда все расселись, начался обед.
Изысканные, чаще всего диковинные блюда, разного вида оливы – от зелёных до совсем чёрных, которые не понравились Ольге. К подаваемым в больших раковинах различным яствам из морских животных она тоже отнеслась настороженно. Княгине больше по душе пришлась морская рыба, приправленная разными кисло-сладкими подливами. Вина с тончайшим ароматом, разливаемые в золотые и серебряные кубки с каменьями, пылающая сотнями свечей и светильников Юстинианова храмина, названная так, как пояснили Ольге, в память величайшего из императоров, давшего Риму свод совершенных законов – «кодекс юстинианус», – и тихая музыка, перемежающаяся со сладкоголосым церковным хором, лучшим во всей Византии, – всё это походило порой на сказку или чудесный сон.
Менялись блюда на столах, менялась и музыка. После церковного хора и величальных гимнов-василикий в честь василевса и членов его семьи появились искусные танцовщицы, которые приятными, неимоверно плавными телодвижениями услаждали обедающих. Их, в свою очередь, сменили актёры-лицедеи. Как поняли гости, не знающие ромейского языка, то была история о страстной любви.
В перерывах между выступлениями Елена задала несколько вопросов Ольге, которые ломаной славянской речью перевела женщина-толмач. Вопросы были о дремучих лесах и непроходимых болотах и о том, как в них живут русы. «Что же они думают, что у нас только леса да болота, и я сама в болотах живу, что ли!» – негодовала про себя Ольга, но старалась отвечать спокойно и невозмутимо.
– Говорят, в ваших термах такой жар, что невозможно дышать, и русы в них подвергают друг друга жутким пыткам, избивая лежащих без сил соплеменников ветвями деревьев до полусмерти? – спросила, брезгливо оттопыривая пухлую губку, Феофано.
«Да уж тебя бы я точно отстегала, паршивая девка», – подумала про себя княгиня, но ответила кратко:
– Да, таков обычай. – Подумав ещё, она добавила: – Так наши люди укрепляют свой дух и тело.
Уже давно никто не ел, окончательно насытившись, лишь слушали музыку и созерцали искусную игру.
Когда закончился обед, все встали, императрица с невесткой и фрейлинами перекрестились, Ольга со свояченицами последовали их примеру.
Спустя некоторое время византийская переводчица, приблизившись к Ольге, провозгласила:
– Фелики император с импертрица и афгустейший семейства приглашают тебя к своему столу откушать фместе десерт!
Ольга вслед за Еленой и Феофано проследовала в другое помещение – Аристирий, – зал для завтрака, где на небольшом золотом столе в золотых чашах, украшенных драгоценными камнями, был накрыт царский десерт. Со стеклянных ваз свисали гроздья красных, синих и прозрачных винных ягод, которые здесь называли «ампелос». Родственниц и служительниц Ольги усадили за другой стол – в некотором отдалении от царского. На нём стояли блюда с фруктами, сладкие лакомства и напитки.
В зал вошёл император Константин, уже в другом – оливковом – одеянии и без короны он казался проще и естественнее. Вдвоём с престолонаследником Романом они заняли свободные кресла рядом с Еленой и Феофано. Ольге на миг представилось, что если бы здесь оказался Святослав. Загорелый, обветренный, с упрямым взглядом, не умеющий хитрить и изворачиваться, малоразговорчивый, но внутри глубоко ранимый, – как неуютно ему было бы здесь, в огромном дворцовом зале, среди людей, умеющих искусно скрывать свои мысли и чувства. Но в то же время Ольга сожалела, что Святослав не увидел роскошную и богатую Византию, царского двора, умеющего править не только своей страной, но и оказывать огромное влияние на окрестные державы. У них есть много чему поучиться. Сокровенная мысль, которая и подвигла-то её на далёкое опасное путешествие, здесь, под сводами царских покоев, овладела княгиней с удвоенной силой. Эх, если бы удалось свершить задуманное – сосватать за Святослава одну из прекрасных девиц многочисленного царского двора. Тогда бы и упрямый сын напитался мудрости византийского двора, и искушённая в таких делах жена-советчица всегда рядом была. Да и породниться с могущественной Византией, оплотом христианского мира, – ох как было бы полезно для Руси! Небось враз присмирели бы кочевники, да и Хазарский каганат не вёл бы себя столь нагло в славянских землях, кои ещё недавно принадлежали Киеву. От сладкой той мечты кружило голову, и сердце млело в сладостной истоме. Глядишь, и приобщился бы Святослав со временем к светлой Христовой вере, меньше бы мнил о походах воинских, чаще был дома при матери и жене-красавице… Тут Ольга вспомнила ненавистную ей Ладомилу, которая так нежданно встала на пути, смешав все планы. Впрочем, что Ладомила, ей, Ольге, приходилось усмирять и карать за непокорность жесточайших противников, одни древляне чего стоят. А тут какая-то несчастная дочь тысяцкого, – это так, пылинка, дунь только, и нет её… Главное, чтоб всё как надо сладилось. Голос императора вернул княгиню к действительности.
– Я желать почтить тебя, архонтисса, и тфой родственница императорские дары, – перевела женщина-толмач.
Царский служитель с величайшей торжественностью внёс золотое искусной работы блюдо, изукрашенное драгоценными каменьями, в которое были насыпаны серебряные монеты. С церемонным поклоном дар был вручён княгине, за что Ольга учтиво поблагодарила. Её родственницам и служительницам от имени Великого императора также были поднесены монеты.
После вручения даров Константин обратился к Ольге с некоторыми вопросами. В частности, поинтересовался, труден ли был путь через борисфенские пороги, при этом он назвал некоторые из них по-славянски. Правда, скалы Горе и Беда у императора прозвучали как «скила хореибда».
Заметив удивление в глазах Ольги, Елена произнесла не без гордости:
– Разве ты не знала, наш император – известный хроник и летописец, многое и про ваши земли описал, подобно Геродоту… Хотя, впрочем, вам это имя вряд ли о чём говорит… – И Елена с безразличным видом стала помешивать золотой ложечкой в своей чашке.
– А правда, что у вас так холодно, что вода становится твёрдой как камень, и по рекам и озёрам даже можно ходить? – опять поинтересовалась Феофано.
– Да, у нас бывает холодно зимой, а по рекам наши люди не только ходят, но и товары разные перевозят…
– Помните, у Овидия, хоть он и язычник, есть прекрасное описание северной зимы, – живо откликнулся Константин. – Овидий написал это стихотворение, когда находился в ссылке в городе Томы, расположенном недалеко от устья Дуная. – После обильного обеда с вином император был явно в хорошем расположении духа, гладко выбритое по римскому обычаю лицо слегка блестело, речь стала многословнее, а в глазах появились искорки, особенно когда его взор останавливался на стройных, пышущих молодой силой скифских девицах за соседним столом. «Как всё-таки по-особому хороши эти варварки, они и вправду совсем другие, нежели наши изнеженные жёны. Ух, какая в них дикая, неудержимая и манящая сила!» – думал император и, воодушевившись от присутствия очаровавших его варварок, помахивая правой рукой в такт, начал декламировать:
Когда лету на смену зима брови угрюмо насупит, В белый, как мрамор, покров землю оденет мороз. В дни, пока дует Борей и свиреп снегопадами Север, Терпит покорно Дунай дрожь громыхающих арб. Снег да метель. Ни дожди и ни солнце тот снег не растопят, Крепче и крепче в броню закуёт его лютый Борей. Прежний ещё не сошёл, а уж новый всё валит и валит, Так и лежит кое-где целый век – от зимы до зимы… Тут ураган налетит, с грохотом кровли разрушит, Башни сровняет с землёй, крыши с домов унесёт. Здесь кутают тело в меха, шаровары из шкур надевают В час, когда лютая стынь пробирает до самой души. Только лицо остаётся открытым колючему ветру, Льдинки свисают с волос, качаясь, звенят при ходьбе, И вся от мороза бела, заиндевев, борода. Здесь замерзает вино, сохраняя всю форму сосуда, Вынут из бочки – не пьют, крошат и глотают куском. Ещё рассказать, как ручьи промерзают до дна от морозов, А из озёр топором измельчённую воду берут?..