Вознесение черной орхидеи
Шрифт:
На этой пляжной вечеринке мне благосклонно позволили быть королевой. Уже спустя полчаса вокруг вились трое парней со средним уровнем интеллекта, соревнуясь в своей неотразимости: от попытки открыть бутылку пива при помощи века до не всегда удачных сальто в воздухе над костром. Никто не обгорел, слава богу, а я испытала культурный шок, проведя все возможные параллели. Мне впору было написать диссертацию о влиянии интеллекта на жестокость или, наоборот, раболепное восхищение. Парни третировали бармена, наперебой требуя для меня очередной коктейль, подкуривали сигарету при одном моем едва заметном повороте головы, травили анекдоты и жизненные истории, затихая с открытыми ртами, стоило заговорить мне. Я могла с улыбкой зачитать им лекцию по маркетингу, рассказать о проблеме выбора между розовым и ярко-розовым, и это было на тот момент самой сладкой музыкой для их необремененных проблемой «грызть гранит науки»
И все же мне нужна была эта вечеринка как глоток воздуха после чувственной асфиксии. Зачем? Наверное, чтобы окончательно убедиться, что он не сломал меня, ничего не атрофировалось и не умерло внутри за прошедший месяц неоднозначного кошмара, что гордое высокомерие по-прежнему вызывает восхищение без угроз закрыть его обладательницу в несгораемый сейф, клетку чужой стратегии, незримой спутницы поражающего эгоцентризма. Мужчины вокруг больше не представляли угрозы, не вызывали немедленного желания спрятаться или сбежать, наоборот, они бы пошли ордой на любого, кто захотел меня обидеть, особо не задумываясь о причинах и последствиях. Мир пытался реабилитироваться передо мной, раскрашивая жизнь яркими кислотными оттенками драйва и беспечности, закрывая серую действительность розовыми стеклами поляризированных очков, которые можно найти в избытке на маршруте светлеющей жизненной полосы; обволакивая статическим умиротворением, подкидывая, словно опытный психолог-пикапер, успокаивающую панораму синего моря под лазурными небесами, теплые дни угасающего августа, ту самую, незабываемую ауру летне-осеннего Крыма, которая не может оставить равнодушным самое холодное сердце. Россыпь звезд на небосклоне, первые дни летнего звездопада, запах шашлыка и мидий, порывы морского ветра с привкусом соли на губах, перманентная аура чужих переплетенных эмоций: восторги отдыхающих туристов, казалось, заряжали сам кислород. Если дома лечат стены, у меня было что-то гораздо большее - ощущение этой беспечной свободы, которую никому и никогда не отнять.
Жизнь стремительно возвращалась в прежнее русло стараниями близких людей: потеплевшим расположением матери, которая о чем-то вроде и догадывалась, но была так рада обмануться моими заверениями в том, что я грущу из-за приближающихся студенческих будней, лекций и семинаров; негласным восхищением сестренки, жадно ловящей каждый мой жест в отношении макияжа и прически; присутствием похорошевшей и «выблестившей» себя с головы до ног Лены, которая без мягких кудрей и облегающих платьев с капелькой любимого парфюма не выходила даже за хлебом (последнее обстоятельство вернуло мне прежние крылья гораздо быстрее обилия гламурных журналов на столике, которые я скупила в надежде вернуть себе прежнее состояние души). Я без зазрения совести доставала карту Александра, чтобы расплачиваться ею в магазинах и в салонах красоты, чтобы уже вечером спокойно и уверенно блистать в компании зампрокурора города, представителя оппозиционной партии и других, не последних в городе людей. На вопрос, откуда такое знакомство с тридцатилетним Владом из прокуратуры, Лена отвечала, растягивая слова, накручивая на палец локон темно-каштановых волос:
– Если честно, то я и сама ничего не поняла. Началось не пойми что, стоило твоей малой попросить у меня помощи с тем малолетним паршивцем. Вызвали в милицию, а там каким-то боком этот. Вежливо попросил не делать резких движений, мол, сами все сделаем. Спросил, откуда я знаю какого-то Валерика Лаврова и попросил передать привет. Я пообещала. Непременно с поцелуем в десны, одного не могу понять – это кто такой вообще?!
– Лучше не знать, - отвечала я, задавливая в памяти картины той самой ночи, когда попалась на крючок этого хозяина жизни. – А дальше?
Ленка приподнимала ладонями высокую грудь, скосив глаза:
– Какие еще нужны аргументы, Юль?
20 августа. Лето неотвратимо догорает. В Феодосии бархатный сезон продлится до конца октября с наплывом отдыхающих, которые, как и я, не могут знать, что это последний беспечный отдых в чарующем Крыму. Что уже совсем скоро политические события изменят жизнь большинства, в том числе и моей семьи, которую я почти в насильственном порядке перевезу в Харьков. До этого еще так рано – больше семи месяцев, и никаких предпосылок скорого переломного хода истории не разглядеть в играх политиков обоих государств. Приезжие наслаждаются последним полноценным классическим отдыхом - кидают в море монетки, чтобы вернуться, предвкушая «год сурка» с аналогичным сценарием отдыха, перед отъездом домой в серые бетонные джунгли, унося
Мне придется все вспомнить 20 августа. Эта дата, кажется, прожгла мое «я» до основания.
Я пишу эсэмэску. Нервничаю, стираю текст, не замечаю опечатки – такая неудобная клавиатура этого айфона. Что желать ровесникам и привычному окружению, я более-менее вроде знаю: «побольше зелени в кармане, носи Версаче и Армани» - и эйфория гарантирована. Что пожелать мужчине возраста и уровня Александра, и стоит ли это делать вообще – я не знаю. Я бы себя с удовольствием избавила от этой необходимости, но пока безлимитная по моим скромным меркам карта греет руки сквозь кожу клатча, другого выбора нет - я не готова идти на конфронтацию с совестью. Стираю очередной глупый подростковый текст в духе «чистой любви и дружбы», таким желают как минимум «крови и сладких страданий жертвы». Я вряд ли так думаю на самом деле, скорее, пытаюсь облегчить себе задачу при помощи допинга черного юмора, отбрасываю телефон в сторону, выкуриваю четвертую за день сигарету, прячась от матери за забором соседнего домика, психую, разрываясь на части противоречиями – а может, не стоит поздравлять его вовсе? Забыла, с кем не бывает! Все равно я его, наверное, никогда не увижу больше. Что это за конфронтация между желанием похоронить прежнюю жизнь и чувством долга?
Слова не хотят складываться в текст. Визит на сайты поздравлений вызывает стойкое желание скривиться от тупости этих текстов. Почти обессилев после седьмой попытки выдать более-менее приличный экспромт, соответствующий уровню именинника, бросаю это занятие, делая еще один неосторожный шаг.
Долгие гудки. Они режут мои нервы посильнее скальпеля, я даже не знаю, что именно скажу, когда услышу его голос. Главное, ровным голосом произнести банальное «поздравляю», как максимум - «хочу еще раз поблагодарить».
– Слушаю вас.
Нет, наверное, ничего удивительного в том, что ко мне обращаются на «вы». В том, что меня не узнают. Как и в том, что голос женский.
Позвоночник обдает неприятная холодная волна (я бы сказала, неизвестной этиологии, я же так люблю врать сама себе). Это не Виталина, как бы я ни желала зацепиться за спасительное умозаключение – это голос уверенной в себе женщины, которая как раз под стать такому, как он!
Нажимаю отбой, меня колотит от волнения, тревоги и необоснованной… да, обиды! Да, мать вашу, ревности! Прилив и отлив ледяных волн внутреннего опустошения с ощущением, что я потеряла что-то существенное, необходимое, весомое, не успев обрести. Права была Ленка, которая махнула рукой с советом «не звони, хватит эсмэски». Я бы не слышала глубокого женского голоса с хрипотцой, который, будь я мужчиной, вскипятил бы мой тестостерон с первой фразы…
Противный озноб. Нелогичные мысли в стиле «почему я не осталась». Да потому, Юляш, что ты мешала ему на этой вилле, неужели непонятно? Он даже не поехал тебя провожать, потому что ждал обладательницу этого сексуального тембра. Вовсе не потому, что боялся причинить тебе боль или из-за жалости, ты ведь даже не осознала, что не сама сбежала, упросив Дениса выжимать сцепление до 300 км/ч, это тебя ненавязчиво выставили, чтобы избавить себя от излишних вопросов. Ты мешала!
Я трясу головой, отказываясь верить в то, что меня так цинично слили. Как будто он что-то мне обещал, как будто я не видела в нем монстра-агрессора с самой первой встречи в больнице! Дрожащей рукой напрягая плечи, замирая от возможной удачи набираю еще один номер, уже другого оператора, набор легко запоминающихся чисел.
– Добрый день, говорите, пожалуйста, я вас очень внимательно слушаю, - на волне усилившегося озноба, означающего крах робкой надежды, потаенными витками сознания отмечаю, что дорого бы заплатила за право говорить так, как незнакомка-абонент. (у меня такие неуместные мысли!). Если бы эта леди заговорила с правительственной трибуны, и электорат, и власть имущие были бы очарованы. Если бы так умела говорить я, разбивала бы сердца одним телефонным звонком и, более того, могла не только повлиять, но и обезопасить себя от любого, кто пришел с плохими намерениями.