Возрождение
Шрифт:
— У вас есть какие-нибудь лекарства? — спросил я у Сарьи, пока Совари омывал лицо принца и старался напоить его. — У нас ничего нет, а те средства, что я знаю, встречаются только в лесах. — Здесь нет ни дубов, ни трав, ни корешков, которыми лечат раны в Эззарии.
— Манот отличная знахарка. А Фесса знает еще больше, — ответила старуха, кивая головой на своих товарок. Высокая седая женщина стояла рядом с Александром, ее тонкие ноздри подрагивали, она вдыхала запах, чтобы, как я догадался, понять, не загнила ли рана. Третья старуха, круглолицая и широкая, ходила вокруг Совари и Александра, горестно цокая языком. — Но они должны осмотреть
Гаспар с мальчиком медленно подошли по вытоптанной в песке тропинке.
— Ваш третий друг присматривает за лошадьми, — произнес старик. — Как раненый воин?
— Очень страдает, — ответил я, отводя его в сторону. — А эти женщины?..
— Они знают, что делать. И в пустыне есть необходимые снадобья, — он подмигнул мне и заговорщицки улыбнулся, — от любых ран.
У меня осталось неприятное ощущение, что его незрячие глаза проникают гораздо глубже, чем мне хотелось бы. Я не забыл его слова. …один из света и один из тьмы… последняя битва… А как он сумел рассказать женщинам, что Александр ранен, еще до того, как нашел нас?
Когда солнце немного поднялось над дюнами, я подошел к капитану. Совари сидел, опустив подбородок на руки, и с тоской глядел на спящего принца.
— Мы должны позволить этим женщинам осмотреть его, капитан. Они не императорские лекари, но зато знают, какие лекарства можно достать в пустыне. У нас с тобой есть только один способ помочь ему, и он не скажет нам за это спасибо.
Совари угрюмо поглядел на меня, потом отвел глаза.
— Мой долг защищать его жизнь. Кто знает, каким ядом напичкают его эти оборванки? — Фесса подошла ближе, и Совари замахал на нее руками. — Что эти нищие понимают в целительстве? Не больше, чем местные шакалы или ведьмы из Трида. Если ногу оставить, гангрена убьет его.
Я собирался возразить ему, но меня перебил слабый голос:
— Вы не отрежете ее. Не отрежете. — Александр не открывал глаз, но его кулаки сжались, он был готов умереть, но не сдаться.
— Конечно нет, мой господин, — заверил принца Совари. — Только в том случае…
— Ни… в… каком… — Слова падали тяжелыми камнями. — Нет.
— Как прикажете, мой господин. Разумеется.
Я поднял глаза на капитана, он неохотно пожал плечами. Совари не успел произнести и слова, а женщины уже были здесь, отодвинув нас в сторону. Прежде чем мы успели опомниться, задымился костер, появились шерстяные подстилки и корзины с различными корешками и сушеными листьями. Они разрезали наложенную нами повязку, — нога Александра выглядела еще хуже, чем накануне. Я не думал, что такое возможно. Принц не пошевелился. Он потратил на несколько сказанных нам слов все свои силы.
— Квеб, — позвала Сарья. — Нам нужна свежая кошона. — Мальчик кивнул и умчался, оставив старика сидеть у стены, где он вскоре и задремал.
Сарья перетерла сухие корни дурно пахнущей молочной травы, растущей под стенами, вскипятила серый порошок, слегка остудила, разложила дымящуюся массу на грубом холсте, потом снова опустила в кипящую воду. Пока Манот смывала горячим отваром грязь и кровь с раны, Фесса нагревала масло нагеры в глиняном горшке, добавляя в него какие-то листья. Она помешивала массу два часа, вдыхая ее запах и пробуя кончиком языка капли с ладони.
Солнце поднялось выше, прогнав ночную прохладу. Квеб принес Сарье какие-то серо-зеленые сорняки, потом подошел к старику и сказал,
— К нам уже столько времени никто не заходил. Как только с раной будет покончено, я буду беседовать с гостями. — Он оттолкнул от себя козу, заинтересовавшуюся репейником за его спиной.
— Как только с раной будет покончено, Квеб сходит за тобой, — вмешалась Сарья, отрываясь от растирания сосновой коры. — Еще успеешь наговориться. — Она с трудом сдерживала улыбку.
— У меня не так много времени. — Старик поскреб бороду. — Нет. Совсем немного.
Веселость Сарьи пропала, она перевела взгляд на мальчика. Квеб тоже посерьезнел. Он помог старику подняться и осторожно повел его по пескам. Через некоторое время мальчик вернулся и стал помогать старухам.
Мне тоже нашлось занятие. Я нарезал луковицы из корзины Манот, пока Фесса процеживала свое варево в другой горшок. Пришли Совари с Малвером, и круглолицая Фесса приказала им держать Александра за плечи. Затем она вылила свое снадобье прямо на открытую рану. Крик Александра разнесся по пустыне.
— Ты, ведьма! — заорал Совари. — Эззариец, нужно послать за настоящим врачом…
— Боль необходима, — произнесла Сарья, похлопывая меня по руке. — Мы должны убить гниль, прежде чем начнем лечить ногу.
В Дерзи такие раны прижигали раскаленным железом, а потом туго забинтовывали, ожидая выздоровления или гибели. Даже в самых успешных случаях человек оставался хромым. То, что они делают, в любом случае не опаснее дерзийских способов врачевания. Я перевел дух и вернулся к своим луковицам.
— Он не простой человек, — произнес я.
— Знаю.
Я посмотрел на нее, но Сарья уже вернулась к костру и поставила на огонь воду, в которой она собиралась кипятить принесенные Квебом серые сорняки. Прошел еще час, они наложили на рану припарку из лука и прикрыли ее листьями. Сосновая кора была уварена и смешана с маслом нагеры. Получилась липкая мазь. Теперь надо подождать.
Манот следила за состоянием Александра, ее светлые глаза почти не мигали. Через несколько часов ее сменила Сарья, а неугомонная Фесса принесла нам еду: несколько розоватых плодов нагеры, чашку козьего молока, лепешку, приготовленную из перемолотого миндаля и ароматного масла все той же нагеры. После этого великодушного подношения Малвер с Совари отправились на разведку, чтобы осмотреть город и понять, где лучше устроить пост. Следующие два часа я сидел в тени и наблюдал, как усиливается лихорадка принца. Его щеки пылали, дыхание со свистом вырывалось из груди, он начал метаться, сидящей рядом с ним женщине приходилось прижимать ладонь к его груди, чтобы хоть немного успокоить его. Нам не понадобится согревать его, когда наступит ночь.
Настала очередь Фессы сидеть рядом с Александром. Я больше не мог оставаться бездеятельным. Когда безжалостное солнце двинулось на закат, я вышел из-под деревьев и принялся бродить, разглядывая столь любимые Александром дюны. Пустыня немного изменилась. На ее поверхности появились синие тени. Песок слабо шевелился от ветра. Я вырос среди лесов, для меня не было ничего прекраснее запаха весенней земли после дождя, ощущения ласкового осеннего солнца на щеке, цвета золотисто-рыжей листвы над головой и под ногами. Но сейчас созерцание вечерней пустыни оказалось как нельзя более полезным. Я не думал ни о чем, на меня снизошли умиротворение и пустота.