Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
Из последних двадцати пяти лет он двадцать четыре обязательно с кем-нибудь судится – хотя бы даже из-за убитого на спорной территории рябчика. Собственно говоря, именно поэтому никто из старых друзей и не желает иметь с ним дела. А ведь какой был храбрый и достойный рыцарь до женитьбы… И как изменился всего за десять лет: простите, но и вправду, он теперь – какой-то старый крючкотвор и брюзга.
– Уж не хотите ли вы сказать, дорогой барон, что это его жена сделала его склочником и кляузником?
– О, нет! Сказать так – значило бы бросить тень на светлую память его вот уже двадцать лет как почившей Софии. Ведь она умерла в один год с моей дорогой Ребеккой. Одно время я даже думал, что найду в Дитрихе родственную
И успел, в отличии от меня, насладиться радостью отцовства: у него сын и три дочери. Но, к сожалению, барон больше прислушивался к советам своей тёщи – урождённой фонВарбург.
Амбиции у неё под стать самой императрице. В результате у него не осталось друзей – только истцы и ответчики. Возможно, в начале он страдал от этого. А потом ещё больше озлобился.
– А что же его тёща?
– Да в том-то всё и дело, что она уж, почитай, лет девять как скончалась. Можно бы и успокоиться. Но – нет. Толчок она, похоже, дала очень мощный. ФонРозенберг всё никак не может остановиться: или судится, или подаёт аппеляции, или пишет прошения и доносы в канцелярию местного бургомистра. Или сразу императору.
– Как печально…Такой настойчивости можно было бы найти лучшее применение.
– Разумеется. Но… Похоже, исправить горбатого может только могила. Да и все мои соседи думают, что Дитриха в его почти семьдесят лет уже не переделать.
Катарина поразилась столь почтенному возрасту: она-то считала, что здесь и пятьдесят – глубокая старость. Да и не удивительно, раз замуж выходили в тринадцать-четырнадцать лет, а к тридцати годам успевали родить семь-десять детей, из которых двое-трое выживало, и уже вовсю нянчили трёх-четырёх внуков!
Крепкая же порода у этих австрийцев-арийцев. Может, горный воздух виноват. Или пища. А вот во Франции, дома, с продолжительностью жизни было, насколько она помнила, похуже. Как тут не вспомнить Гитлера, будь он неладен, с его идейками о голубой крови, тысячелетнем рейхе, и евгенике.
Она поспешила направить разговор в более приятное для барона русло: попросила вспомнить, какой была Франция тридцать лет назад, и поделиться хоть частью своих воспоминаний о её матери и приключениях барона в молодые годы.
Тот вначале вежливо отнекивался, но затем уступил настойчивым просьбам милых дам.
Рассказчик он оказался прекрасный, и направляемый как бы невзначай высказанными вопросами и замечаниями, поведал о Франции и о себе много интересного.
Одних его рассказов о способах охоты и правилах и традициях рыцарских турниров, хватило бы на несколько учебников, да ещё со сколькими красочными примерами! В силу живости ума и природной наблюдательности он многим фактам общественной жизни, политики – да и не только – мог дать чёткое и верное описание и объяснение. В нём пропал или талантливый писатель, или классный политический обозреватель – почти как в давешнем графе-виконте.
Хотя, конечно, у барона явно не было той авантюристической тяги к чему-то противозаконному, что она почуяла в Джоне… Нет, барон вряд ли смог быть реальным политическим лидером – ей показалось, что связано это с какой-то природной ленью, и, похоже, боязнью ответственности за свои хозяйственные и не только, решения. Он предпочитал лёгкие амурные похождения серьёзным и длительным связям, и штурмовщину – кропотливому и упорному труду. Может, здесь ещё была и… Нехватка терпения?
Во всяком случае, серьёзная и долгая сердечная привязанность у него была только с женой. А единственное доконченное дело – коллекция оружия. Возможно, конечно, что он и просто избегал всяких страстей и волнений, связанных с длительными и серьёзными связями и отношениями: словом, современные латино-американские, и отечественные сериалы с их запутанно-страстными разборками популярностью у барона явно не пользовались бы. Детская беспечность
Установить круг его интересов для поддержания бесед в ближайшем будущем оказалось несложно. Это, разумеется, весёлые и не очень, любовные похождения, охота, оружие (ну конечно – какой рыцарь откажет себе в удовольствии увесить стены замка – благо, он есть! – такими привлекательными железками, с помощью которых благородные джентльмены благородно убивают себе подобных… Или – ни в чём не повинную дичь!), путешествия, и…
Этнография.
Да! Барон страстно увлекался сказками, старинными легендами, былинами и балладами. И где бы ни путешествовал, неизменно искал новых рассказчиков и певцов-менестрелей. Любил он так же и всякие, сохранившиеся кое-где языческие обряды – вроде плясок вокруг Купальского шеста, или Масленицы. Большинство книг его библиотеки как раз и были посвящены такого рода обрядам у разных народов Европы, вплоть даже до финских (которые пока назывались суоми) и половецких, легендам, древним крепостям-замкам, оружию и медицине.
Что ж. Пожалуй, им будет весело с бароном. Да и ему скучать не придётся. Чем она не Шахерезада? Сказок знает много. И каких! В детстве у неё было не менее пятидесяти книг из серии сказок народов мира – от классических древне-греческих мифов до легенд аборигенов Австралии, Полинезии и той же Японии… Об оружии и охоте она тоже сможет поговорить. С обрядами и народными песнями и Мария сможет помочь, да и сама она «Золотую ветвь» Фрэзера не совсем забыла…
Увлёкшийся барон, растроганный потревоженными старыми воспоминаниями, которых он и поведать-то явно никому и никогда не мог, очнулся только около второго часа ночи – когда вокруг только ухали совы в полной тишине. Он как-то вдруг запнулся на середине фразы, обнаружив, что дрова давно прогорели, так же, как и семь из десяти свечей, вставленных в чудесные канделябры на его рабочем столе и у дверей.
– Покорнейше прошу извинить меня, сударыни и мессер! Я как-то слишком… Увлёкся: всё о себе, да о своих проблемах. Такой… пожилой предмет для разговора, – он приложил руку к широкой груди, – не может быть интересен двум прелестным женщинам! Давайте лучше в следующий раз я расскажу вам о балах, охотах и празднествах, которые, хоть и редко, но происходят и в нашей глуши.
Катарина и Мария поспешили заверить дорогого хозяина, что напротив, им было очень интересно и познавательно войти в курс его дел и увлечений, а о нравах его соседей, балах и празднествах, и всяких там турнирах и охотах, им думать пока рано: нужно отдохнуть, привыкнуть, освоиться с местными модами и нравами. Да и гардероб сменить – чтоб больше соответствовал традициям Австрии – они ведь бежали налегке. А средства сейчас несколько ограничены – так как вся семья несколько поиздержалась на её (Катарины ) освобождение. Поэтому шиковать особо не приходится – «вот, видите – одно из всего нескольких приличных платьев!».
– О, за это не переживайте, милые дамы! Хоть я, к сожалению, сейчас, как назло, тоже немного… стеснён в наличных средствах, но уж на несколько нарядных и модных туалетов для столь желанных и прелестных гостей найду! – барон любезно поклонился, – И прошу вас: никаких отказов! Или я посчитаю себя не выполнившим свой долг гостеприимного хозяина и рыцаря!
– Ну что вы, милый мессер барон! Вы слишком любезны, чтоб мы обременяли вас ещё и заботами о пополнении нашего гардероба. Нет. – она решительно пресекла жестом пытавшегося было возразить барона, – Возможно позже мы ещё вернёмся к этому вопросу и вашему любезному предложению. Но сейчас, в ближайшие несколько дней, этот вопрос не является жизненно важным. Поэтому, умоляю, мессер Карл, – она пустила в ход всё своё обаяние, видя, что тот собрался мило надуться, – не обижайтесь на нас! И не сомневайтесь в нашей к вам огромной благодарности.