Возвращение грифона
Шрифт:
— Подожди благодарить. Вначале попробуем — может, ничего и не получится.
— Получится, получится, я знаю! — радостно ответила Вера. — Не может не получиться! Иначе в мире правды нет вообще никакой…
Старый деревянный дом, как и все дома вокруг. Огород, баня — все как у всех, все как у людей. В доме неприятный тяжелый запах, впитавшийся в стены. Пахнет какой-то мазью, пригоревшим молоком и дешевыми духами — как будто пытались отбить запах болезни. Так пахнет в домах, в которых кто-то давно и тяжело болеет. Я знал этот запах.
В кресле перед телевизором сидел мужчина с небритым, опухшим лицом.
— Аферистов привела! Аферюг! Мошенников! Говорил же тебе, не води сюда никого! Сука! Врезать бы тебе, да не достану! — мужчина заплакал от бессилия, и его лицо перекосила гримаса отчаяния и ненависти.
— Не обращайте внимания, — затараторила Вера, — это он так, не со зла. Так-то он хороший, только вот как заболел, переживает сильно, потому пить и начал. Но он в меру пьет, не напивается уж совсем как!
— Как свинья? — безжалостно спросила нахмурившаяся Маша. — Алкаш он, твой Петя. Веди, показывай фото.
Мы прошли в другую комнату, и с книжного шкафа, забитого старыми книгами с потрепанными корешками, Вера достала пыльный альбом.
— Вот, вот он, папаша, — женщина стряхнула пыль с крышки альбома и раскрыла его на первой странице, — тут он с мамой, а вот тут совсем молодой. Смотрите.
И я стал смотреть, запоминая лицо того, кого сейчас буду вызывать.
Дверь позади нас скрипнула и открылась. Я не обратил внимания, и только когда Верка пронзительно завизжала, обернулся, чтобы увидеть, как Маша стоит с побелевшим лицом и держится руками за стержень, торчащий у нее из груди. Острие стержня было блестящим, похожим на отточенную пику, и на его конце отчетливо виднелись две капельки красной жидкости, похожие на две маленькие сочные лесные ягодки.
Ошеломленный, я долю секунды не мог понять, что произошло, пока не увидел позади подруги фигуру Пети, зажавшего под левой подмышкой костыль, правую руку он держал вытянутой вперед, и в ней был зажат «батожок», сделанный то ли из лыжной палки, то ли из прута нержавейки. Эта палка оканчивалась крестовидной рукоятью из наборного плексигласа, утопавшей в руке алкаша, глядевшего на нас остекленевшими от пьянства глазами.
Вся картина нарисовалась у меня в считаные доли секунды — я мгновенно метнулся вперед и приложил алкаша в челюсть так, что та хрустнула, а мужик улетел в угол, вырубленный наповал — у меня даже кулак онемел.
Маша жалобно смотрела на торчащую из груди палку, беспомощно открывала рот, пыталась что-то сказать, — но не смогла. Изо рта у нее толчком выплеснулась кровь, а на губах лопнули розовые пузыри. Затем Маша стала падать вперед, как в замедленном действии — плавно и навзничь, будто подорванная саперами башня.
Я успел подхватить ее на руки, вырвал из спины палку и аккуратно положил на пол единственного близкого человека в этом мире.
Маша бледнела, синела, тяжело булькала пробитым легким, а потом протянула руку, погладила меня по щеке и с трудом улыбнувшись, потеряла сознание. Рука упала на пол и бессильно разжалась.
Глава 6
В комнате воцарилась тишина. Маша была еще жива, но булькающее дыхание стихало и стихало, жизнь уходила из нее с каждой
Я оттолкнул в сторону Веру, начавшую причитать что-то вроде: «Ой, что же будет, ой, горе-то какое, горе-то! Ой, что же будет!..» — и вытолкнул ее за дверь комнаты. Затем встал на ноги и, вытянув руки вперед, начал читать речитативом какие-то слова, непонятные, но имеющие вес, как кирпичи, тяжелые и холодные. Они падали в пространство и будто строили преграду между Смертью и моей женщиной, не давая той пройти и забрать душу Маши.
Руки мои ткали некую вязь — в воздухе загорались знаки — огненный, золотой, синий, таявшие, как инверсионный след реактивного самолета. Похолодало так, что мое дыхание стало видимым, как на январском морозном ветру.
Маша стала белой — до этого она посинела и почернела, как покойница. Теперь губы стали белыми и медленно розовели прямо на глазах. Я не прекращал читать заклятие, и когда через три минуты закончил — на полу лежала Маша, мало чем отличающаяся от той Маши, что была до ранения. Или, вернее — до ее смерти.
Волнуясь, я опустился на колени, приложил ухо к ее груди — грудь была теплой, упругой, такой, как и раньше. Раздвинул легкую рубаху, расстегнув пуговки, — на груди ни следа от страшной раны, и лишь пятно-ореол на блузке указывало на то, что рана мне не приснилась. Да и лужа крови под Машей не даст забыть о происшедшем, как и блестящая палка-стилет с коричневыми, уже подсохшими мазками.
Почему эта Маша отличалась от прежней? Потому, что она стала моложе. Моложе лет на десять — исчезли морщинки вокруг глаз, грудь, тяжелая, крепкая, но слегка обвисшая от кормления ребенка, стала меньше размером и торчала вперед, как у девственницы пятнадцати лет. Женщина даже как-то уменьшилась в размерах — рубашка слегка обвисла, бедра стали менее объемистыми — заметно под юбкой. Она сбросила размер или два, не меньше, и выглядела на девятнадцать лет, не больше.
«Интересный эффект, — задумался я, — похоже, что это заклинание делает так, чтобы тело залечивало раны и восстанавливалось до того максимума здоровья, который организму положено иметь».
А максимум здоровья настает в девятнадцать-двадцать лет. Расцвет организма, так сказать. Вот Маша и достигла своего расцвета. Такой, вероятно, ее встретил покойный муж, когда в нее влюбился. И немудрено. Она и в тридцать лет была красавицей, а уж в двадцать лет! Смерть мужикам. Что касается похудения, а откуда организму брать силы для восстановления? Откуда взять плоть для ремонта своих поврежденных клеток? Из самого себя, конечно. Вот он и взял.
— Проснись, спящая красавица! — Я похлопал по щекам Маши, и та медленно открыла глаза.
— Что со мной? Вань, мне приснилось? А чего я лежу на полу? Ой! Не приснилось! Этот алкаш меня заколол… а я что, дух? Ты меня вызвал? Ой! Ой-ей! Больно как!
— А чего ты ерунду говоришь? Я тебе и продемонстрировал, что ты не дух.
— Теперь синяк на груди будет. — Маша выпростала из лифчика левую грудь и погладила ладонью. — Какая маленькая… как у девчонки. Вань, ты чего со мной сделал?