Возвращение грифона
Шрифт:
— Теперь хрен вам, — перебил я профессора, — я вам не дойная корова! И я не дам качать литры из моих женщин и моих охранников!
— Ну что вы — какие литры, какие литры… так, по двести грамм сдадите, и все. Это даже полезно. Ну и мазки всякие. Ничего такого сложного и опасного. Нам сообщили, что вы готовы сотрудничать — или это не так?
— Готовы. Но до определенной степени. Я уже сообщил вам, что подопытным кроликом быть не собираюсь. И не дам моих людей в обиду, учтите.
— Да боже упаси, — всплеснул руками профессор, — никто не собирается вас обижать! Сейчас быстренько сдадите кровь и пойдете к Федору Михайловичу — почти Достоевскому. Ну не пугайтесь, не пугайтесь — Федор Михайлович
Со стула поднялся небольшой, сухой мужчина лет пятидесяти, лысоватый, незаметный — прошел бы по улице мимо такого и внимания не обратил. Этакий школьный учитель, педант и зануда. Он внимательно посмотрел на всех нас, на меня, и легкая улыбка тронула его губы:
— Здравствуйте. Тут такого рассказали про вас — если бы это не были серьезные люди, такие, как Андрей Степанович — я бы счел их за врунов и сумасшедших. Но даже ему не верю — пока сам не увижу, что вы можете делать. Давайте заканчивайте со сдачей крови, вас ко мне отведут. — Он повернулся и вышел из комнаты, а профессор, вздохнув, сказал:
— Вот они какие — даже мне не верят! Служба, однако, такая. Ну все — пошли за мной. Сейчас быстренько «отстреляемся», и шагайте к своему куратору.
И мы потянулись следом за профессором.
Обследования затянулись часа на два — «быстренько» тут и не пахло. В конце концов, злой, кипящий как чайник, я оказался в кабинете своего «начальника», куратора, «почти Достоевского». Настроен по-боевому, как боксер перед схваткой. Этому способствовал и отбор у меня двухсот грамм крови. Так-то это для меня как слону дробинка, но все равно неприятно. А кроме того — всякие там мазки, откусывания кусочков кожи и выдирание волос.
Мои спутники тоже были слегка раздражены и находились в различных степенях недовольства. Мужики сидели молча, потупив глаза, и только пальцы выдавали их напряжение, постукивая по колену, ну а по моим женщинам можно было писать картину — «Две разъяренные торговки рыбой». Того и гляди вцепятся в глаза недругу. Недругом сегодня работал этот самый Федор Михайлович.
Он посмотрел на нас, слегка улыбнулся и вдруг мягко сказал:
— Достали вас, да? Вы уж извините, эти врачи-вредители такие гады! Ну всего наизнанку вывернут. Терпеть не могу попадать им в лапы. Постараюсь не отдавать вас им в руки более, чем это необходимо для дела. Вы же понимаете, что для государства очень важны опыты с мутацией, которая может произойти от введения вашей крови в организм добровольцев. Вы только представьте — государство, в армии которого имеются такие люди, как вы! Впрочем, я еще не знаю — какие ВЫ люди. Итак, давайте знакомиться. Меня вы знаете — я полковник Серов, Федор Михайлович. Ну а вы… Василий, Мария, Василиса, Петр и Сергей. Кто из вас маги? Насколько знаю — двое, Василий и Мария. Василиса? Пока нет? Ну, надеемся, что да. Вы же тоже «заражены» магией. Ну а вы их охранники, по крайней мере, они вас так называют. Итак, откуда вы сюда прибыли? Насколько я знаю, Василий ранее был подвержен амнезии. Память вернулась? — взгляд полковника стал острым и колючим. Я насторожился и решил не выдавать всей правды.
— Почти. Что-то вернулось, что-то нет. Кстати, не обольщайтесь насчет магов. Таких, как я, практически нет. У меня уникальная мутация — почти все маги могут работать с магией, только используя «катализаторы». Магические ингредиенты. И еще — совсем не все мутировавшие становятся магами. Многие, но не все. И совсем не все становятся сильными магами, которые могут выполнять заклятия высших уровней. А чтобы кто-то умел перемещаться между мирами — такого я вообще
— Кстати, а как вы это делаете? Заклинанием?
— Нет. Я же сказал — способность у меня такая, после мутации. У нас это называется «магическая лотерея». Никто не может сказать — кем он станет после мутации. Все наши люди заражены магией. Мутация начинается неожиданно — иногда в детстве, иногда под старость. Иногда вообще не начинается. И кто получится, какой мутант — предсказать невозможно.
— Тек-с, тек-с… значит — десант из вашего времени нам не грозит. Это уже хорошо. Так зачем вы сюда забрались? Да еще такой большой компанией? И как? Если перемещаться можете только вы, Василий. Что-то не складывается картинка, — полковник переместил взгляд от стола к моему лицу. Колючий взгляд, напряженный. Ох, не прост ты, Федор Михайлович, очень даже не прост.
— Я могу захватить с собой тех, кто меня касается. Больше никого. А забрались зачем — нам пришлось переместиться. Обстоятельства заставили. Личные. Вот я с моими помощниками и переместился. Долго рассказывать.
— А мы и не спешим, — вкрадчиво ответил Серов, — расскажите-ка, какие обстоятельства вас заставили переместиться в наш мир. Может, вы маньяк, убийца какой-то. Мы же должны знать, с кем имеем дело?
И я начал рассказывать. Все, что придумал, пока лежал в ванне. Единственным слабым местом у меня было появление Сергея и Петра. Но я обосновал их вербовку тем, что обещал им сладкую жизнь в другом мире, что им надоело работать — милиционером и бойцом спецназа, и они пожелали много зарабатывать и сладко жить — в роли моих телохранителей и помощников. Звучало слегка неубедительно, но проверить-то все равно нельзя. Главное, нельзя было сказать, что они находятся у меня под контролем. Ни в коем случае нельзя.
Рассказывал я около часа. Стараясь опускать «ненужные» подробности. Полковник внимательно слушал, иногда перебивал вопросами, которые ставили меня в тупик, например, сколько стоит проезд на такси или что нарисовано на десятитысячной бумажке. Честно, никогда не задумывался — что там нарисовано. Плевать мне на это с высокой башни. Зеленая, написано «Десять тысяч рублей», и все тут. Расспросил полковник и о политическом устройстве мира, страны — слушал, потупив голову, — здесь он вопросов почти не задавал. Затем перешел к нашим способностям. Тут уже требовалось другое помещение, о чем я ему и сообщил.
— Зачем? — не понял он.
— А чтобы ненароком ваш кабинет не разнести.
— Что, так серьезно? — поднял он левую бровь.
— Да, именно так и серьезно, — повторил я, стараясь, чтобы лицо мое выражало лишь деловитость и правдивость в высшем ее проявлении. Представление, конечно, я мог бы устроить и здесь. Только вот зачем?
Длинный коридор, с лампами дневного света на потолке, ряды дверей по бокам, из которых изредка выглядывают любопытные лица людей в белых халатах и тут же прячутся, видя недовольное лицо полковника.
Несмотря на свою тщедушную внешность, похоже, что он тут является непререкаемым авторитетом. Боятся его. Есть в нем что-то такое… жесткое, стальное — не человек, а робот.
Коридор закончился лестницей, ведущей куда-то вниз, в подвал. Полковник толкает тяжелую стальную дверь, мы, не задавая лишних вопросов, шагаем за ним. Один пролет, другой, третий — глубоко засунули испытательную лабораторию — если это она.
Внизу — такой же коридор, длинный, теряющийся за поворотом. Похоже, что внизу помещений гораздо больше, чем вверху. Прячут от бомбежек? Так от ядерной бомбардировки все равно не убережет. А кто сказал, что помещения здесь и заканчиваются? Уровней может быть сколько угодно. И вполне вероятно — есть выходы в тоннели метрополитена. По крайней мере, я читал о чем-то подобном.