Возвращение к любви
Шрифт:
Как примут его здешние жители?
Первая встреча состоится с Александром Кэлиману. В разговоре по телефону накануне Мога сказал ему, что в десять ноль-ноль будет в райкоме. Теперь — Мога взглянул на ручные часы — без десяти девять. Они только что съехали с главной автотрассы, стало быть, не более чем через двадцать минут будут на месте. На сорок минут раньше, чем намечено.
— Можешь не спешить, — сказал он шоферу. — Время еще есть.
Не в пример другим совместным поездкам Горе на этот раз был необычно молчалив, паренек выглядел даже подавленным. Словно за восемь лет, сколько проработал вместе с Максимом, высказал
— Максим Дмитриевич, — заметил он, — не знаю, что сегодня с машиной. Все рвется вперед и рвется.
Мога бросил быстрый взгляд: лицо шофера казалось окаменевшим.
— Ничего не поделаешь, парень. Наша жизнь — движение без конца. Встречи приносят радость, разлуки — грусть. Но мы ведь с тобой мужчины! Не так ли?
— Конечно, Максим Дмитриевич, — вздохнул Горе.
— И еще скажу тебе, дружище, что Пояна — тоже село отличное. — Максим вернулся к тому, что его теперь заботило. — Да что там село, целый город! Видел бы ты его лег тридцать назад! Настоящее захолустье. Сейчас увидишь, каким оно стало!
Действительно, с возвышенности, которую после войны местные жители прозвали Братским холмом — весной сорок четвертого, отбивая непрестанные атаки врага, на этом месте геройски пали двое русских воинов-братьев, — открывалась Пояна — просторная, многокрасочная, словно выписанная на гигантском полотне. Однако эта живописная картина, едва наметившись перед ними, вдруг исчезла из глаз под волной тумана, внезапно окутавшего местность до самого горизонта. Максим Мога в растерянности умолк. Возникло ощущение, будто они вместе с машиной плывут в неизвестности по мутной, неживой воде, неведомо куда, не зная, куда движутся и движутся ли еще вообще.
— Остановись! — глухо сказал Максим шоферу. Тот выключил двигатель, оставив зажженными фары.
Оба безмолвствовали, глядя сквозь ветровое стекло, за которым виднелась лишь серая бязь тумана. Словно притаились у подножья стены, тянувшейся до самого неба, пережидая неведомую опасность.
Мога не в первый раз попадал в такой переплет. Бывало и похуже — встречи с разбушевавшимися потоками, крутыми и темными оврагами, буранами и сплошными ливнями. Привык ко всяким дорожным неожиданностям. И теперь не мог понять, почему его охватила такая тревога. Было бы, конечно, великой несправедливостью, если бы что-нибудь случилось сегодня, особенно с Горе, ехавшим с ним в последний раз. Надо же, чтобы чертов туман спустился как раз теперь! Нет ли в этом худого предзнаменования?
Максим устыдился этих мыслей. Но справиться с ними не мог.
Время тянулось медленно; наплыв тумана не спешил рассеяться, растекаясь в едва заметном течении. Сколько могла еще продлиться каверза, устроенная им природой? Зачем случилась как раз теперь? Терпение Моги подходило к концу. Тем более, что не в его силах было что-либо изменить. В довершение всего температура в машине начала повышаться, стало душно. Максим в раздражении опустил стекло, чтобы освежить лицо, высунул руку; тыльная сторона ладони тут же покрылась мельчайшими холодными капельками. Максим поспешно отряхнул руку; и туман перед ними, словно испуганный этим резким движением, пришел в движение, начал отходить в сторону, редеть, растворяться, отступать, спадая с небес.
И все оказалось вновь на своих местах — солнце, холмы, виноградники, вся волнистая панорама Пояны.
Немного
На повеселевшем солнышке в долине робко поблескивали стекла домов. Горбились жестяные крыши, раскрашенные в зеленый и красный цвет. В самом низу, в центре поселения, по асфальту, оживляя пейзаж неустанной суетой, сновали машины самых разных марок. А белые коробки многоэтажных домов усиливали внушительный вид живописного городка, окруженного холмами, на которых вставали еще не покрывшиеся листвой сады и рощи, с северо-востока охраняемые антеннами теле- и радиовышки.
И снова над окрестностью опустился дымчатый вал тумана, заслонив, как огромный занавес, весь ландшафт. На этот раз, однако, он не продержался и минуты. Туман сразу же начал таять, и сквозь его редеющие клочья в памяти возникли ряды домов, крытых тесом, черепицей или жестью, старенькая, покосившаяся церквушка и спускающийся к селу в долине рослый, худой парнишка с чемоданчиком, в котором были две сорочки, галстук и поверх всей поклажи «Как закалялась сталь» Николая Островского. Стройный юноша, решивший во что бы то ни стало преобразовать этот мир и людей, в нем живущих, и понятия еще не имевший о том, что вместе с людьми придется измениться и ему самому…
Этого паренька теперь величали Максимом Дмитриевичем Могой. И вот он опять стоит у порога Пояны, сегодняшний, взволнованный, с грузом многих лет на крепких плечах, с сединой на висках; вот он, возвратившийся вновь к местам, где прошла его молодость.
К истокам.
Райком партии разместился в трехэтажном здании в новоклассическом стиле, с фронтоном над четырьмя дорическими колоннами, с большими овальными окнами наверху. Стены были выкрашены зеленовато-желтой охрой, обрамление окон — в белый цвет. Одна половина помещений была занята работниками райкома, другая — райисполкома.
В былые времена, вспомнилось Моге, на этом месте стояли две каменные постройки; в меньшей находился райком комсомола. А в местном музее хранилась фотография этого здания.
— Ты доставил меня по назначению и в целости, — сказал Максим, не торопясь, однако, выходить из машины; у него все еще не хватало духу расстаться с Горе — Григоре Бошта, долгие годы остававшимся для него не только надежным водителем, но и искренним, преданным товарищем. А теперь также — последним из жителей Стэнкуцы, провожавшим его к этому новому для него рубежу.
Мога посмотрел на часы; в его распоряжении оставалось пятнадцать минут.
На третьем этаже с шумом распахнулось окно, из которого высунулась голова мужчины. Максим Мога всмотрелся сквозь переднее стекло; все верно, это был Александр Степанович Кэлиману. Вот он наклонился к белой «Волге»; увидел чужую машину и любопытствует — кто в ней пожаловал.
— Смотри, — сказал Мога, осторожно указывая на человека в окне, — это товарищ Кэлиману, первый секретарь райкома. Он меня уже ждет. — И добавил взволнованным, тихим голосом, повернувшись всем телом к шоферу: — В молодости я знал здесь девушку с такой же фамилией. Нэстицу Кэлиману.