Возвращение к любви
Шрифт:
— Может быть, он вам не подходит? — спросил Кэлиману, видя, что Мога нахмурился. Максим Мога повернулся к нему.
— Я не знаю товарища Томшу, так что не могу ответить ни «да», ни «нет». Слышал о нем, правда, только хорошее. Мне трудно, однако, понять, почему мой старый друг Виктор Станчу позволил ему уйти из его совхоза, если Томша такой хороший специалист?
— На этом настояли мы, Максим Дмитриевич. Мы! — подчеркнул Кэлиману. — Могу даже сказать: нам пришлось принудить Станчу освободить Томшу. Станчу — добрый хозяин, его совхоз — один из самых сильных. В головном же совхозе объединения заместителем должен работать опытный специалист и хороший организатор, которому директор сможет полностью доверять.
— Если
— Да, и ждет вас. — Секретарь райкома взял трубку, чтобы позвонить в совхоз.
Мога вовремя понял его намерение и остановил.
— У меня к вам просьба, Александр Степанович. Позвольте мне самому принять должность. Как если бы я некоторое время отсутствовал, а теперь просто возвратился. Не возражаете?
— Это и есть в какой-то мере возвращение, — улыбнулся Кэлиману и протянул ему руку. — Хорошо, в добрый час. С вашего разрешения вечерком я загляну к вам в дирекцию. Но прошу вас не оставаться для этого, ждать меня там специально. Застану вас — отлично, нет — не беда. В любом случае завтра, в десять утра, встретимся на заседании бюро. Надо же утвердить вас в новой должности. Будут директора всех совхозов, секретари парторганизаций. Надо вас всем представить, этого требует этикет.
— Завтра опоздания уже не будет, — заверил Максим Мога. И добавил с улыбкой: — И не только завтра. Я тоже люблю пунктуальность, говорю не хвастаясь. — Максим пожал руку первому секретарю; Кэлиману чуть поморщился.
— Ого! А силушка-то у вас — медвежья!
— Могу еще похвастать, — усмехнулся Максим Мога. — До свидания.
Секретарь райкома проводил его до двери, на мгновение залюбовавшись твердой поступью нового директора — поступью человека, хорошо знающего, куда ему следовать, какого держаться пути. И подумал, что такому можно верить, такой с пути не свернет.
Шофер белой «Волги» Григоре Бошта слушал передачу на сельскохозяйственные темы. Нельзя было сказать, чтобы Горе увлекался подобными радиобеседами, однако на сей раз разговор шел о новых агропромышленных объединениях; диктор назвал также Пояну, и это заставило водителя прислушаться внимательнее, ибо с этого дня с Пояной будет связана жизнь Максима Моги.
«…Назначение объединений будет состоять в обеспечении роста благосостояния трудящихся… дальнейшего развития производства в каждом отдельном совхозе, а также в объединении в целом…»
«Трудное дело взвалил себе на плечи Максим Дмитриевич! — вздохнул Горе. — Дал себя обмануть, впрячь в такую телегу! Чего не хватало ему у нас, в Стэнкуце? Такой умный человек — и не понял, на что идет?! Прав был Мардаре Нику, если как следует подумать, воистину сменил Максим Дмитриевич шило на мыло!» Придя к такому заключению, Горе стал искать другую волну: захотелось веселой музыки для просветления души. Но как нарочно в то время дня большинство станций передавало последние известия.
Увидев Максима Могу, торопливо спускавшегося по ступенькам парадной лестницы, водитель завел двигатель и весь превратился в ожидание; Максим наверняка сердится на него за то, что он до сих пор не уехал. Но у Горе на это были свои причины. Прежде всего Горе тоже знал, как нелегко расстаться с близким тебе человеком. Во-вторых, не мог же он везти обратно в Стэнкуцу чемодан! Попав в Пояну, Максим забыл обо всем на свете, будто ничего другого отныне ему уже не требовалось. Что же оставалось бедному Горе? Сколько мог он ждать? Горе подъехал к гостинице, однако администраторша никак не соглашалась открыть комнату, забронированную за товарищем генеральным директором, пока он не явится собственной персоной. Горе попробовал разыграть начальника: «Где у
Горе поставил в прихожую чемодан, проверил чистоту постельного белья, затем бросил на администратора, стоявшую в дверях, быстрый взгляд, и она поторопилась заверить его, что белье — новое, что гладила она его сама. Проверил ванну — вымыта ли дочиста, открыл краны — горячая вода не спешила появиться. «Горячая — только два дня в неделю, в среду и субботу», — ответила женщина на его немой вопрос. «Вот уж вступит в должность наш Максим Дмитриевич, увидите, как будет течь у вас горячая вода — и днем, и ночью, не переставая!» Выходя, вспомнил о старой радиоточке, оставшейся в машине. Сбегал за нею, принес, снял гостиничную радиоточку и повесил взамен привезенную Могой. «Вот так, — с удовлетворением подумал он, — будет здесь у Максима Дмитриевича хоть что-то свое…». Горе входил во вкус, изображая начальника, командуя, он нравился себе в этой роли. И после, когда Максим Мога с удивлением спросил, почему он так задержался в Пояне, Горе неожиданно для себя ответил ему как ровня:
— Максим Дмитриевич, не надо сердиться. Все, что я сделал, — для вашей же пользы. — И осекся, встретив изумленный взор Максима, безмолвно вопрошавшего: «Какая муха укусила тебя, парень?!»
— И все-таки, что случилось? — потребовал объяснения Мога, не повышая голоса.
— Вы забыли в машине чемодан, и я отвез его в гостиницу, — с почтением в голосе ответил Горе, становясь снова прежним Григоре Бошта. — И вернулся сюда, доложить… — Водитель глаз не смел поднять на Могу; ему стало стыдно за дерзость, которую он впервые проявил с тех пор как начал работать с этим человеком. — Я осмотрел комнату; там и чисто, и тепло…
— Спасибо, Горе. Прости, что стал так забывчив. Отвези-ка меня еще в дирекцию совхоза, и ты свободен.
— Слушаюсь, Максим Дмитриевич!
Сидя в машине рядом с Могой, Горе чувствовал себя в своей стихии, хозяином положения, человеком авторитетным. Скажи ему сейчас Максим Дмитриевич: «Оставайся со мной в Пояне», — Горе остался бы, не задумываясь. Однако он знал, что Мога такого не предложит. Когда Максим убеждал Михаила Лянку согласиться занять должность председателя колхоза в Стэнкуце, тот поставил условие: «Горе останется со мной!» Максим Дмитриевич обещал, а своего слова он никогда не нарушал.
Козьма Томша, временно исполнявший обязанности генерального директора, как обычно рано явился в контору. Накануне его предупредили, что сегодня должен прибыть назначенный на эту должность Максим Мога. Томша первым долгом навел порядок на массивном письменном столе, целиком покрытом толстым стеклом. Вчера он оставил на нем разбросанные как попало газеты — обычно их собирала секретарша Адела Спиру; но вчера у нее был день рождения, и он разрешил ей уйти пораньше домой. Адела пригласила его по этому поводу к себе. Девушка питала к Томше большую симпатию; более того, по радости, вспыхивавшей в ее глазах, когда он появлялся в дирекции, по тому, как она старалась всегда быть с ним рядом, становилось ясно, что она влюбилась.
Козьма Томша, хотя ему и было за тридцать, не успел жениться. Дело, правда, шло к тому еще в Драгушанах, где он работал главным агрономом в течение семи лет, будучи одновременно заместителем директора совхоза-завода Виктора Станчу. Директор высоко ценил Томшу, и не напрасно: Томша был из тех немногочисленных работников, для которых избранная профессия была призванием, и это со временем помогло ему выделиться среди других агрономов-виноградарей в районе. К тому же он многому научился у Виктора Станчу.