Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Шрифт:
Пэгги быстро нашла свое место среди них. Роберт Руарк, будущий автор многих бестселлеров, также работавший вместе с ней в «Джорнэл», говорил: «В своих статьях она сразу брала быка за рога, без всяких там излишних предисловий».
Одной из таких статей, после выхода которой Пегги перевели из отдела очерков в привилегированный отдел новостей и хроники, было ее интервью с Гарри Тау, миллионером из Питсбурга, получившим скандальную известность благодаря выигранному им судебному процессу, что позволило ему избежать виселицы, и позднее попавшему в психбольницу за убийство знаменитого архитектора Стэнфорда Уайта, любовника своей жены — Эвелин Несбит.
У него была все
Сделанные в той же описательной манере, что и ее очерки, статьи Пегги, написанные ею для отдела новостей, нельзя было отнести к разряду скучных сообщений о чем-либо. Скорее можно сделать вывод, что они были более современными и интересными, чем множество тех статей, что публиковались в журнале.
Пегги взяла за правило быть в курсе текущей моды, а потому со знанием дела писала такие статьи, как, например, «Баловни света и их модные стрижки». Кроме того, она считалась в редакции авторитетом в области постоянно меняющегося сленга. В одной из многих статей на эту тему мы узнаем, что вместе «с пляшущими иероглифами и шутливыми изображениями фараонов», которыми были разрисованы платья фабричного пошива весной 1923 года, Тутанхамон вторгся в американский сленг. «Король Тут» — так говорили о человеке с хорошими намерениями, который постоянно вмешивался не в свои дела и садился в лужу. «Мумия» — означало «бесцветную особу», но когда слова «прекрасная мумия» были адресованы девушке, это означало «высочайшую степень похвалы». А Пегги подбрасывала еще и словечки своего собственного изобретения: «священный ибис!» — заменяло выражение «черт побери!» в минуту волнения. Никто, утверждала она, не может быть привлекательнее «шейха».
Другие яркие фразы включали такие выражения, как «старая лягушка» — болван. «У тебя не вылезут брови?» — потрясет, возмутит; «туфля с перепонками» — некто, презирающий серьезных мыслителей.
Юбки Пегги были короче, чем у большинства девушек, а ее речь — смелой и дерзкой, и, несмотря на то, как обошелся с ней Ред Апшоу и ее все растущую привязанность к Джону, она была по-прежнему кокетливой и слегка задиристой. Ей нравилось окружать себя молодыми людьми, и она получала удовольствие, глядя на их соперничество друг с другом. В ее поведении проявлялось многое от женщины свободной морали, того, что было неотъемлемой частью эпохи Зельды Фитцджеральд и тех времен 1917 года, когда лагерь Гордона базировался в Атланте и в городе находились войска, а также от того сопротивления женщин-южанок старой морали и ограничениям прошлого.
Пегги часто готовила статьи, для которых приходилось беседовать со студентами колледжа; при этом она неизменно между делом покоряла одно или два сердца. Но, как утверждала сама Пегги, «Джон не воспринимал всерьез все эти легкие флирты».
Иногда она позировала для фото, которыми сопровождались ее статьи. Одна из них, под названием «Могут ли мужья наказывать своих жен?», расположенная на первой странице, иллюстрировалась фотографией, а на ней была изображена Пегги, лежащая поперек колен молодого редактора из отдела искусств, рука которого занесена над ее спиной.
Медора Перкенсон говорила о статьях Пегги в «Джорнэл», что они «отражали эпоху свободы нравов почти так же, как Карин Браш и Скотт Фитцджеральд делали это в своих произведениях».
Пегги
Она писала торопливо, но тщательно, и Медора считала ее «гениальной в описании героя статьи» и восхищалась ее способностью «по-разному описывать разных людей, так что ни одна ее статья не походила на другую». У Пегги был явный талант несколькими штрихами создавать запоминающийся образ человека. Ведь, конечно же, ее описание Гарри Тау — его серых, как у кота, волос и быстрых бесшумных движений — сразу оживило этот образ.
17 июня 1924 года дело о разводе Пегги рассматривалось в вышестоящем суде в графстве Фултон. Показания, данные ею сразу после инцидента с Апшоу, были представлены в качестве доказательств. Пегги просила суд аннулировать ее брак с Апшоу и вернуть ей девичью фамилию, но отказывалась от любых форм компенсаций или содержания со стороны Реда.
В свое время брак Пегги с Редом Апшоу стал причиной глубоких разногласий в семье Митчелл. Ее отец так и не смог примириться с ним и был убежден, что Пегги просто запятнала свое имя, пойдя на такой союз. Но, как ни странно, вместо того, чтобы облегчить положение, развод лишь усугубил его. Во-первых, потому, что разводы были делом неслыханным для семьи Митчелл, а во-вторых, католическая религия, которую исповедовали Фитцджеральды, просто запрещала их.
Ни отец, ни Стефенс не присутствовали в суде, когда Брэнч Хоуард, друг семьи, ставший ее адвокатом, представлял суду показания Пегги, а она под присягой подтверждала их истинность.
Старшина присяжных заявил, что суду представлено достаточно доказательств для того, чтобы разрешить развод, но не аннулировать брак и не восстанавливать девичью фамилию Пегги. Однако вердикт присяжных не обескуражил ее, и 16 октября она вновь явилась в суд и предстала перед другим составом жюри присяжных, еще раз подвергнувшись болезненной процедуре допросов. Но на этот раз она победила и вновь стала Маргарет Митчелл, более известной, правда, как Пегги Митчелл из «Атланта Джорнэл».
Самой близкой подругой Пегги в это время была Августа Диаборн, не так давно вернувшаяся в Атланту, но отношения с Медорой были более тесными, хотя бы по той простой причине, что обе женщины ежедневно встречались на работе.
Пегги восхищалась профессионализмом Медоры и тем, как она преуспевала в газете благодаря самой себе, а не тому обстоятельству, что ее муж — главный редактор. Медора была не только толковым редактором и хорошим репортером, но и вела в газете колонку советов и консультаций под названием «Мари Роуз». И в качестве Мари Роуз она еженедельно получала по три-четыре большие проволочные корзины читательских писем, количество которых исчислялось сотнями. Ответить через газету она могла лишь немногим, но письма прочитывала все, как-то ухитряясь, несмотря на свою загруженность работой, ответить на каждое, за исключением непристойных и бессвязных.
Медора в одном лице заменяла целую бригаду социальной помощи, которая, заручившись помощью врачей, министров и педагогов, давала читателям, как замечала Пегги, «сочувствующие, но трезвые и практические советы, когда это было необходимо». Это служение своим читателям, людям, по отношению к которым Медора чувствовала свою ответственность, поскольку именно ее колонка заставляла их писать письма, оказало огромное влияние на Пегги. Позднее, уже сама столкнувшись с тысячами писем поклонников своего романа, она, подобно Медоре, отвечала на каждое из них, при этом еще и сама оплачивала почтовые расходы.