Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Шрифт:
С худощавым длинным лицом, впалыми щеками и с манерами южного джентльмена, этот уроженец Миссисипи сразу завоевал расположение Пегги. В Блоувинг-Рок он приехал один, оставив жену Норму дома, в городке Риджфилд, штат Коннектикут, и они с Пегги часто присоединялись к Грэнберри, обедая или ужиная в их доме или в небольшом отеле на главной улице городка.
Грэнберри, человек на вид слабый и печальный, с аккуратными усиками и стремительной манерой говорить, и Брискель, с его мягкой дикцией, были прекрасными ораторами, и Пегги с наслаждением посещала их лекции. Однако большей частью она пребывала одна в своей комнате, когда не была с Брискелем или Грэнберри. Бесполезно было пытаться
И у Грэнберри Пегги постоянно испытывала потребность говорить о себе, но делала это всегда с большим юмором и веселостью. Беседы касались главным образом книги, рецензий и тех трудностей, которые появились в ее жизни вместе с нагрянувшей известностью. Но поскольку книга пользовалась огромным успехом, а ее автор был личностью весьма загадочной, людям нравилось слушать Пегги, и они были рады узнать как можно больше и о романе, и о его авторе.
Единственными возмутителями спокойствия в период ее пребывания в Блоувинг-Роке были письма от Джона, которые всякий раз расстраивали Пегги, ибо Джон писал в них о контракте с Сэлзником на экранизацию романа.
В первом из таких писем, написанном в среду, он объясняет, что контракт этот содержит около десяти страниц текста и перенасыщен терминами сугубо техническими. Но похоже, что Джона волновало не это — волновал его один пункт: об окончательном характере этой сделки, что не оставляло Пегги никаких прав в будущем ни на замечания по сценарию, ни на какие-либо возражения, что бы ни надумал делать Сэлзник с романом после того, как Пегги получит свой чек. Джон просил ее не беспокоиться об этом, поскольку и он сам, и отец Пегги внимательнейшим образом изучат контракт и постараются уладить все проблемы ко времени возвращения Пегги в Атланту.
Но следом, во втором письме от 16 июля, Джон вновь возвращается к этой проблеме, со всеми подробностями описывая ее, хотя и повторяет при этом снова и снова, что ей не нужно ни о чем волноваться, поскольку фирма «Митчелл и Митчелл» все уладит.
«Я полагаю, нет нужды тебе возвращаться в Атланту, пока «юристы» будут спорить и пререкаться, действуя таким образом, как я обрисовал тебе выше. Но если эти действия не получат твоего одобрения, если ты решишь, что я не должен иметь дело непосредственно с «Макмилланом», не проконсультировавшись предварительно с тобой по всем пунктам, сразу дай мне об этом знать. Если второй путь для тебя предпочтительнее, тебе лучше телеграфировать мне или позвонить сразу, как только получишь это письмо. В телеграмме достаточно написать: «Пожалуйста, ознакомь меня со всеми вопросами, прежде чем начинать переговоры с «Макмилланом».
Мой совет тебе, как любящего мужа, состоит в том, чтобы ты наслаждалась своим отпуском, а нам бы предоставила заниматься всеми этими предварительными юридическими согласованиями. Хотя ты, конечно, понимаешь, что последнее слово во всем этом деле останется за тобой. Никакие наши решения не будут окончательными, пока ты не поставишь свою подпись под контрактом, и если тебя не устроит то, что сделано нами, ты будешь вправе все изменить, вернувшись в Атланту».
Джон предполагал, что, возможно, ей захочется обсудить этот вопрос с Грэнберри или Брискелем, которые могли бы что-нибудь посоветовать с учетом собственного опыта или опыта друзей-писателей. И Пегги действительно обсуждала этот контракт со своими новыми друзьями, и оба в один голос заявили ей, что не думают, что ей удастся добиться права
Если первое письмо Джона по тону было необыкновенно нежным и любящим, то по мере того, как шло время и письма ходили между Блоувинг-Роком и Атлантой, «возлюбленная» превратилась сначала в «милую», а затем и просто в «дорогую Пегги». Наверное, потому, что после письма Джона от 16 июля Пегги телеграфировала ему не принимать никаких решений в ее отсутствие.
Незадолго до своего отъезда в Блоувинг-Рок Пегги имела разговор с Фейс Болдуин. Обе женщины сразу поладили и расстались необыкновенно довольными друг другом — настолько довольными, что Джон писал потом Пегги, что ей следовало бы написать Фейс Болдуин, чтобы еще раз спросить у нее «мнение эксперта» в отношении их нынешней проблемы. И добавляет:
«Мне пришло в голову, что нам нужно вставить в контракт пункт, в котором бы говорилось, что кинокомпания не будет иметь прав на экранизацию других твоих книг, кроме как с твоего разрешения. Конечно, это шутка, что ты намерена писать что-нибудь еще, но учитывая, что Сэлзник достаточно заинтересован в тебе, чтобы хотеть иметь право выбора в отношении твоих будущих произведений, такой пункт может дать тебе рычаг, с помощью которого ты смогла бы в некотором смысле контролировать процесс создания фильма по твоему роману».
Письмо подписано холодно — «Джон», а не «люблю» или «с любовью», или «с величайшей любовью», как это было в предыдущих письмах.
На следующий день он пишет ей, что «Макмиллан» ждет ее, чтобы подписать контракт, и интересуется, не изменила ли она свое мнение по этому вопросу. Но несмотря на это известие, Пегги не стала сокращать свои каникулы. Она оставалась в Блоувинг-Роке до 22 июля, приехав домой вечером. А на следующее утро пришла телеграмма от Джеймса Путнэма из издательства Макмиллана: «Есть ли какие-нибудь трудности в отношении контракта на экранизацию? Ежедневно ожидали подписанный экземпляр».
Никто, включая Сэлзника, ничего не говорил относительно высокой цены, первоначально запрошенной Анни Уильямс за книгу. Сэлзник был единственным, кто вернулся к переговорам с новым предложением, и Путнэм нервничал, почему Пегги не высылает подписанный контракт, опасаясь, что сделка так и не состоится. Пегги же, вернувшись домой, писала Лэтему, что чувствовала себя не в состоянии ответить «Макмиллану», поскольку была «в мыле от злости в отношении этого контракта и готова была швырнуть его кинокомпании в лицо», и что она полагает, что ни один здравомыслящий, нормальный человек такой контракт не подпишет, даже несмотря на указанную в нем сумму. Пегги объяснила, что ее отец обнаружил, что по этому контракту автор «несет ответственность почти за все, в том числе, например, и за износ костюмов».
Все это, по ее мнению, не только сформулировано «по-идиотски», это вообще «глупейший контракт» из всех, которые она когда-либо видела. Лэтема это письмо расстроило, и из офиса в офис полетели записки: начальство искало выход из положения. В конце концов решили подождать и выслушать, что скажет Пегги в отношении спорных пунктов.
Жизнь не стала спокойней после возвращения Пегги из Блоувинг-Рока — она продолжала жить «как в аквариуме»: телефон звонил непрерывно; письма от поклонников приходили мешками; толпы людей преследовали ее на улицах, а интерес со стороны прессы ничуть не уменьшился. 25 июля она писала Лу Коул: «Гнет еще сильнее, чем до поездки в Блоувинг-Рок, и я не могу говорить с Джоном ни о чем, кроме контракта».