Возвращение русской гейши
Шрифт:
В 1903 г. он устроил вечеринку с гейшами, чтобы развлечь гостей из России. На ней присутствовало пятьдесят гейш, включая О-кои. Ее представили почетному гостю — генералу Куропаткину.
На следующий год разразилась Русско-японская война, и премьер-министр Кацура с головой ушел в неотложные дела. Но однажды принц Ямагата предложил ему развеяться с помощью теплого сакэ и красивых гейш и вновь пригласил О-кои. Она и премьер-министр стали любовниками. Их отношения были глубокими и преданными. О-кои получила в собственность дом неподалеку от его резиденции. Она не была более гейшей.
Мирные
В 1908 г. Кацура вновь стал премьером, а в 1912 г. занял этот пост в третий раз, уже больным человеком. Год спустя в возрасте шестидесяти семи лет он умер, оставив тридцатичетырехлетнюю О-кои одну. Ее унизили, категорически запретив присутствовать на похоронах, — социальный протокол был жесток.
О-кои поселилась в предместьях Оимати в полном одиночестве, читая буддийские сутры ради упокоения своего любимого человека, где бы тот теперь ни находился. Так прошло пять лет.
И вот она вернулась, столь же красивая, как и в лучшие дни, в новый мир, в Японию XX в. Чайные домики уходили в прошлое, главным центром притяжения становилась веселая Гиндза. О-кои подстроилась ко времени и основала «Национальный бар». Он стал местом, куда ходили, чтобы увидеть и познакомиться со знаменитой владелицей, выпить западных коктейлей, съесть «роодзу-биифу» (ростбиф), узнать о новых зарубежных танцах. Но в 1923 г. великое землетрясение уничтожило город, а вместе с ним и «Национальный бар». О-кои отстроила его заново, но он ее уже не радовал. К тому же ее популярность осталась в прошлом.
Но старые гейши никогда не умирают, они то исчезают, то вновь возвращаются. В последний раз О-кои была извлечена из безвестности неким острым умом, занимавшимся политикой в период Мэйдзи, уговорившим ее открыть чайный дом в районе Акасака. Политические делишки, которые обделывал этот субъект в ее чайном домике, привели к большому скандалу. О-кои вновь чуть не стала жертвой толпы. Над ней смеялись, когда она была привлечена в качестве свидетеля по делу. Ее стали избегать друзья; ее непопулярность росла. Веселые и влиятельные знакомые прошлого либо умерли, либо были давно не удел, а в чайных домах и в Ёсивара спрос был уже на гораздо более молодых, новых красавиц.
В 1938 г. О-кои постриглась и стала буддийской монахиней в храме Мэгуро. Летом 1948 г. она умерла в возрасте 70 лет, и лишь маленькая группка переживших ее друзей установила скромную статую милосердной Каннон на территории храма. Тем немногим сегодня, кто захочет спросить, скажут, что она называется О-кои Каннон.
Свиток восьмой
Жгучее жало жалости
Все
Меняется и уходит
В нашем бренном мире.
Лишь один, в сиянии лучей,
Лунный лик по-прежнему ясен.
Сайгё
Тим постепенно успокоился и через пару дней все уже видел не в таком мрачном свете. Я ему посоветовала ничего не говорить Инге о его подозрениях и сделать вид, что верит в официальную версию. Тим так и поступил. Но что-то погасло внутри его всегда такого лучезарного взгляда. Он по-прежнему жил у меня, мне было так спокойнее.
Я стала реже встречаться с Акирой, так как совсем не было времени. Начались занятия в школьной студии. Кроме этого наступило оживление в деловой жизни. И количество заказов на услуги гейш соответственно увеличилось. Я с трудом везде успевала и стала серьезно задумываться, чтобы уйти из школы. В конце месяца мне даже пришлось отменить две репетиции, потому что нужно было успеть на вечеринки в два места в одно время. Предложения были слишком выгодные, чтобы отказываться. В одно место я отправила Сакуру и Идзуми, а во второе поехали мы с Ханако.
Клуб был закрытый и сугубо мужской для очень богатых и влиятельных клиентов. Когда мы появились в зале, уже одетые и загримированные, нас встретили ленивыми аплодисментами. Все посетители были одеты в строгие костюмы темных цветов, почти все они выглядели солидными и пожилыми. Зал был небольшим, уютным и полутемным. Резные дубовые панели на стенах, тяжелые, тоже дубовые столы и стулья с мягкой обивкой, толстый пушистый ковер под ногами — все было выдержано в бежевых и коричневых тонах. Мы на этом фоне в своих ярких, расшитых шелком кимоно выглядели странно и экзотично. На гэта ступать по такому ковру было крайне неудобно. Я искоса поглядывала на Ханако, но она держалась отлично, словно всю жизнь ходила в такой неудобной обуви. Мужчины вначале посматривали на нас с любопытством, но скоро привыкли и стали обращать внимание не больше, чем на предметы интерьера. Мы подливали им виски, подавали сигары и в основном помалкивали. Через какое-то время я поиграла на сямисэне, а Ханако исполнила танец, который я поставила специально для нее и назвала «Раскрывающийся тюльпан». Мужчины выразили одобрение аплодисментами и вновь стали общаться на свои темы.
Я любила такие спокойные собрания и чувствовала себя прекрасно. Но Ханако почему-то начала нервничать. Когда мы вышли в маленькую комнату, где переодевались, я поправила грим и спросила, чего она так дергается.
— Мне очень понравился один мужчина, — неожиданно созналась она и покраснела так сильно, что это было видно даже под слоем белил. — И я не знаю, как мне с ним познакомиться.
Я улыбнулась. Потом развернулась к ней и быстро проговорила:
— Знаешь, наши мужчины не так воспитанны, как в Японии. И многие все еще думают, что мы дорогие проститутки, хотя в нашем типовом договоре указано, что интимные услуги исключаются. Но, как правило, почти всегда предлагают продолжить вечер в более интимной обстановке. И тут уж ты сама должна решить, как себя вести дальше.