Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Она нашла себе другую работу? – спросил я, не подумав.
Фрау Залевски только посмотрела на меня.
– Ну да, конечно, не нашла, – сказал я.
– Я ей говорю: оставайтесь здесь, с платой за квартиру успеется. Но она не захотела.
– Бедные люди в большинстве случаев честны, – сказал я. – Кто поселится в ее комнате?
– Хассе. Она им обойдется дешевле.
– А с их прежней комнатой что будет?
Она пожала плечами:
– Посмотрим. Больших надежд на новых квартирантов у меня нет.
– Когда
– Завтра. Хассе уже переезжают.
Мне вдруг пришла в голову мысль.
– А сколько стоит эта комната? – спросил я.
– Семьдесят марок.
– Слишком дорого.
– По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.
– Тогда это тем более дорого. От кофе, который готовит Фрида, я отказываюсь. Вычтите стоимость завтраков. Пятьдесят марок, и ни пфеннига больше.
– А вы разве хотите ее снять? – спросила фрау Залевски.
– Может быть.
Я пошел в свою комнату и внимательно осмотрел дверь, соединявшую ее с комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это плохо придумано. И все же я постучался к Хассе.
В полупустой комнате перед зеркалом сидела фрау Хассе и пудрилась. На ней была шляпа.
Я поздоровался с ней, разглядывая комнату. Оказалось, что она больше, чем я думал. Теперь, когда часть мебели вынесли, это было особенно заметно. Одноцветные светлые обои почти новые, двери и окна свежевыкрашены; к тому же очень большой и приятный балкон.
– Вероятно, вы уже знаете о его новой выдумке, – сказала фрау Хассе. – Я должна переселиться в комнату напротив, где жила эта знаменитая особа! Какой позор!
– Позор? – спросил я.
– Да, позор, – продолжала она взволнованно. – Вы ведь знаете, что мы не переваривали друг друга, а теперь Хассе заставляет меня жить в ее комнате без балкона и с одним окном. И все только потому, что это дешевле. Представляете себе, как она торжествует в своем доме призрения!
– Не думаю, чтобы она торжествовала!
– Нет, торжествует, эта так называемая нянечка, ухаживающая за младенцами, смиренная голубица, прошедшая сквозь все огни и воды! А тут еще рядом эта кокотка, эта Эрна Бениг! И кошачий запах!
Я изумленно взглянул на нее. Голубица, прошедшая сквозь огни и воды! Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются. Вечными и неизменными остаются слова любви, но как пестра и разнообразна шкала ругательств!
– А ведь кошки очень чистоплотные и красивые животные, – сказал я. – Кстати, я только что заходил в эту комнату. Там не пахнет кошками.
– Да? – враждебно воскликнула фрау Хассе и поправила шляпку. – Это, вероятно, зависит от обоняния. Но я и не подумаю заниматься этим переездом, пальцем не шевельну! Пускай себе сам перетаскивает мебель! Пойду погуляю! Хоть это хочу себе позволить при такой собачьей жизни!
Она встала.
Я озадаченно поглядел ей вслед. Потом опять подробно осмотрел комнату, прикидывая, как бы получше расставить мебель Пат. Но сразу же отбросил эти мысли. Пат здесь, всегда здесь, всегда со мной – этого я не мог себе представить! Будь она здорова, мне такая мысль вообще бы в голову не пришла. Ну а если все-таки… Я отворил дверь на балкон и измерил его, но одумался, покачал головой и вернулся к себе.
Когда я вошел к Пат, она еще спала. Я тихонько опустился в кресло у кровати, но она тут же проснулась.
– Жаль, я тебя разбудил, – сказал я.
– Ты все время был здесь? – спросила она.
– Нет. Только сейчас вернулся.
Она потянулась и прижалась лицом к моей руке.
– Это хорошо. Не люблю, чтобы на меня смотрели, когда я сплю!
– Это я понимаю. И я не люблю. Я и не собирался подглядывать за тобой. Просто не хотел будить. Не поспать ли тебе еще немного?
– Нет, я хорошо выспалась. Сейчас встану.
Пока она одевалась, я вышел в соседнюю комнату. На улице становилось темно. Из полуоткрытого окна напротив доносились квакающие звуки военного марша. У патефона хлопотал лысый мужчина в подтяжках. Окончив крутить ручку, он принялся ходить взад и вперед по комнате, выполняя в такт музыке вольные движения. Его лысина сияла в полумраке, как взволнованная луна. Я равнодушно наблюдал за ним. Меня охватило чувство пустоты и печали.
Вошла Пат. Она была прекрасна и свежа. От утомления и следа не осталось.
– Ты блестяще выглядишь, – удивленно сказал я.
– Я и чувствую себя хорошо, Робби. Как будто проспала целую ночь. У меня все быстро меняется.
– Да, видит Бог. Иногда так быстро, что и не уследить.
Она прислонилась к моему плечу и посмотрела на меня:
– Слишком быстро, Робби?
– Нет. Просто я очень медлительный человек. Правда, я часто бываю не в меру медлительным, Пат?
Она улыбнулась:
– Что медленно – то прочно. А что прочно – хорошо.
– Я прочен, как пробка на воде.
Она покачала головой:
– Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.
Я отпустил ее.
– Да, любимый, – сказала она и кивнула головой, – это действительно так. А теперь пойдем ужинать.
– Куда же мы пойдем? – спросил я.
– К Альфонсу. Я должна увидеть все это опять. Мне кажется, будто я уезжала на целую вечность.