Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Веселье, – задумчиво проговорил Фогт, будто разговаривая с самим собой. – Веселье – это милое и снисходительное дитя терпимости… В наши дни веселья больше нет. Оно утрачено. Для веселья нужно слишком много – знание, превосходство, скромность и умение спокойно покоряться судьбе. Все это отступило перед диким и нетерпимым казарменным идеализмом, стремящимся исправить нынешний мир. Но все, кто пытались исправлять мир, всегда только ухудшали его, а диктаторы – те и вовсе не бывают веселыми.
– Невеселы и те, кому они диктуют свою волю, – сказал Керн.
Фогт кивнул и не спеша отпил глоток светлого вина. Затем указал
– Этому озеру, этим горам ничего не прикажешь, – проговорил он. – И бабочкам тоже нет, и листве… И вот этим… – Он протянул руку к двум истрепанным книгам. – Гельдерлин и Ницше. Первый писал дивные, чистые гимны во славу жизни… Второй мечтал о божественных танцах, о дионисийской веселости… Оба кончили безумием… словно сама природа положила им где-то предел.
– Диктаторы не сходят с ума, – сказал Керн.
– Конечно, нет. – Фогт поднялся и улыбнулся. – Но они и не становятся разумными.
– Вы действительно пойдете завтра в полицию? – спросил Керн.
– Да, пойду. Прощайте, и спасибо за вашу готовность помочь мне. Погуляю еще с часок у озера.
Он медленно побрел вниз по пустынной улице; некоторое время, когда он уже скрылся из виду, еще были слышны его шаги.
Керн посмотрел на Рут. Она улыбнулась ему.
– Ну как, боишься? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
– У нас с тобой другое дело, – сказал он. – Мы молоды. Выберемся из беды!
Через два дня из Цюриха прибыл Биндер – спокойный, элегантный, самоуверенный.
– Как живете? – спросил он Керна. – Все в порядке?
Керн рассказал о своем посещении коммерческого советника Оппенгейма. Биндер внимательно слушал. Он расхохотался, узнав о попытке Керна просить у Оппенгейма протекции.
– Тут вы допустили явную ошибку, – сказал Биндер. – Не знаю более трусливой жабы, чем Оппенгейм. Но ничего, сегодня я предприму против него карательную экспедицию.
Он ушел и вернулся к вечеру, размахивая кредиткой в двадцать франков.
– Вот это да! – сказал Керн.
Биндер брезгливо поморщился:
– Все это было не так уж красиво, можете мне поверить. Националист господин Оппенгейм! У него миллионы, и только поэтому он, видите ли, все понимает. Деньги делают людей совершенно бесхарактерными, вам не кажется?
– Отсутствие денег дает тот же результат.
– Да, но гораздо реже. Я его здорово напугал, наговорив кучу диких новостей про Германию. Он раскошеливается только в состоянии испуга. Думает откупиться от судьбы. Разве я не указал этого в списке?
– Нет, там написано: «Деньги дает только под сильным нажимом».
– Это одно и то же! Но погодите, не ровен час! Не исключено, что мы еще встретим нашего коммерческого советника как вполне равноправного коллегу где-нибудь на шоссе. Это дало бы мне большое удовлетворение.
Керн рассмеялся:
– Он и тогда найдет выход из положения. Но скажите, Биндер, зачем вы приехали в Люцерн?
– В Цюрихе запахло жареным. За мной началась слежка. И кроме того… – он нахмурился, – время от времени я приезжаю сюда для получения писем из Германии.
– От родителей?
– От матери.
Керн замолчал. Он вспомнил собственную мать. Изредка он ей писал, но ответа ни разу не получил – его адрес непрерывно менялся.
– Вы любите торт? – спросил Биндер после паузы.
– Конечно, люблю. А у вас разве есть?
– Есть. Подождите минутку.
Он вернулся с картонной коробкой и извлек из нее небольшой песочный торт, аккуратно завернутый в шелковую бумагу.
– Прямо с таможни, – сказал Биндер. – Знакомые привезли.
– Тогда съешьте его сами, – сказал Керн. – Сразу видно, мама испекла!
– Да, именно она. Поэтому я и не прикоснусь к нему. Не могу!
– Этого не понимаю. Господи, если бы я получил торт от матери! Я ел бы его целый месяц! Каждый вечер по крохотному кусочку.
– Да поймите же! – глухо и резко произнес Биндер. – Торт прислан не мне, а моему брату.
– Но вы же говорили, что ваш брат умер, – удивился Керн.
– Да, говорил. Но она этого еще не знает.
– Как не знает?
– А вот так! Не могу ей написать. Просто не могу. Она умрет, если узнает. Брат был ее любимцем, а меня она никогда особенно не жаловала. Впрочем, он и в самом деле был лучше меня. Потому-то и не выдержал. А я не пропаду! Ни за что не пропаду! Сами видите, какой я ловкач! – Он злобно швырнул на пол деньги, полученные от Оппенгейма.
Керн поднял кредитку и положил ее на стол. Биндер присел и закурил. Затем достал бумажник и вынул из него письмо.
– Вот ее последнее письмо. Оно пришло вместе с тортом. Прочтите и вы поймете, как все это бередит душу.
Письмо было написано на бледно-голубой бумаге, мягким, наклонным, словно девичьим почерком. «Мой искреннейше любимый Леопольд! Вчера я получила твое письмо и так обрадовалась, что сначала должна была присесть и немного успокоиться. Потом вскрыла его и начала читать. После всех этих треволнений сердце начало пошаливать, ты это, конечно, и сам понимаешь. Как я рада, что наконец ты нашел себе работу! Твой заработок пока еще невелик, но ничего, не расстраивайся; будь трудолюбив, и ты выдвинешься, а со временем даже сможешь возобновить свои занятия. Дорогой Леопольд, следи за Георгом, прошу тебя. Он всегда действует так порывисто и необдуманно. Но пока у меня есть ты, я спокойна. Утром испекла твой любимый песочный торт. Посылаю его тебе, надеюсь, он не слишком засохнет. Хотя когда песочный торт немного суховат, то это тоже не страшно; поэтому я испекла тебе именно песочный торт, а то послала бы тебе франкфуртский крендель – ведь его ты любишь больше всего. Но он бы испортился в пути. Дорогой Леопольд, как только сможешь, напиши мне снова. Я все время так волнуюсь. Не пришлешь ли мне какую-нибудь новую фотографию? Надеюсь, скоро мы опять будем все вместе. Не забывай меня. Твоя любящая мать. Привет Георгу».
Керн положил письмо на стол.
– Фотографию! – сказал Биндер. – Где же мне раздобыть его фотографию?
– Она недавно получила последнее письмо от вашего брата?
Биндер отрицательно покачал головой:
– Он застрелился год назад. С тех пор от его имени пишу я. Научился подделывать почерк. Она ничего не должна знать. Ни за что!.. Вы тоже так считаете? – Биндер выжидательно посмотрел на Керна. – Да скажите же, согласны вы со мной?
– Согласен. Так, пожалуй, лучше.
– Ей уже шестьдесят. Шестьдесят лет плюс плохое сердце. Долго ей не протянуть. А я постараюсь, чтобы до самой смерти она ничего не узнала… Не узнала, что он сам… Понимаете?.. Этого она не вынесет.