Возвращение странницы
Шрифт:
– Вы узнали ее… сразу? – спросила она.
– Вы имеете в виду ее светлость, мэм?
Миссис Армитедж кивнула.
– А вы нет, мэм?
– Конечно, узнала. Я не подумала ничего другого.
– Вот и я также.
Они смотрели друг на друга. Миссис Ремидж промолвила неуверенным шепотом:
– Дело в сэре Филиппе, да? Это он не уверен…
– Он настолько уверен, что она умерла… ему трудно поверить, что он мог совершить ошибку. Мы-то не видели ее мертвой, а он видел. Потому ему так трудно.
Миссис Ремидж поразмыслила и медленно произнесла:
– Я повидала много мертвецов на своем веку. Некоторые выглядят как живые, будто просто заснули, но некоторые так меняются, что их с трудом узнаешь. А если представить ее светлость, когда все краски из нее ушли, а волосы намокли и распрямились от морской воды,
– Я не говорила ничего о другой леди, миссис Ремидж.
– Разве, мэм? Ходят слухи, да и как им не ходить, ведь ясное дело: если сейчас наверху ее светлость, тогда кто-то другой был похоронен вместо нее по ошибке. И идет молва, что это была мисс Энни Джойс, которую мы все видели, когда она приезжала сюда с мисс Терезой лет десять или одиннадцать назад. Гостила тут неделю, и каждому было видно, как она схожа видом с семьей.
– Вы ее помните – как она выглядела?
Миссис Ремидж кивнула.
– Высокая, худая, не девушка, а жердь, – выглядела так, что хотелось ее подкачать. Но все равно было семейное сходство – могла бы сойти за сестру сэра Филиппа. А если она пополнела, научилась держаться и набрала малость красок в лице, то мое мнение такое: она могла достаточно походить на ее светлость, чтобы сэр Филипп совершил ту ошибку… учитывая, какая бывает разница между живым человеком и мертвым. Так и случилось, можете быть уверены.
Милли Армитедж открыла рот, опять закрыла и затем поспешно промолвила:
– Вы думаете там, в доме, ее светлость?
Миссис Ремидж пристально посмотрела на нее.
– Так ведь от этого никуда не денешься, мэм. Выглядит немного старше, конечно, но разве все мы не постарели?
– Вы уверены?
– Уверена? Она входит вон в ту дверь, идет прямо ко мне и говорит: «Я так надеюсь, что вы рады вновь меня видеть, миссис Ремидж».
Слезы навернулись на глаза Милли Армитедж. Анна вернулась, и никто не рад ее видеть… Она резко одернула себя. Лин очень обрадовалась… но теперь она похожа на тень, она тоже не уверена…
Миссис Ремидж подвела итог:
– Тяжеловато, мэм, вернуться домой и узнать, что никто тебе не рад.
Глава 11
Туман, лежавший на церковном дворе весь день, к половине четвертого пополудни распространился в парк, и теперь медленно наползал по длинному склону в направлении дома. Краткий час бледного солнца не смог рассеять висящую над головой дымку. Милли Армитедж начала подсчитывать спальни и продовольствие, потому что, если туман сохранится, ни Инес, ни Эммелина не заходят возвращаться в город, а если они останутся – и, конечно же, Томас, – будет гораздо лучше, если и Перри с женой останутся тоже. Три спальни… и рыбные котлеты – трески в этом виде хватает на дольше, чем когда ее варят или жарят… А если Эммелина думает, что может в военное время придерживаться диеты, ей придется остаться голодной, потому что на второе придется подать сосиски. А на десерт можно запечь яблоки… Мистер Кодрингтон, вероятно, предпочтет вернуться в город, если только туман совсем уж не сгустится. Что ж, если он останется, надо дать ему синюю спальню… И Флоренс должна положить большие грелки во все постели… Вопрос в том: если мистер Кодрингтон останется, означает ли это, что его помощника тоже придется размещать? Она предположила, что тогда ему придется отдать гардеробную на верхнем этаже. Безобидный, пожилой, умеющий хранить тайны человек, которому предстояло делать стенографические записи всего, что будет сказано. Очень неприятно, но, конечно, мистер Кодрингтон совершенно прав: будет справедливо по отношению ко всем, если будет вестись точная запись.
Ее мысли опять вернулись к съестным припасам. Если будут еще две персоны, миссис Ремидж придется положить в рыбные котлеты побольше риса, и, пожалуй, лучше тогда сварить картофель в мундире… Или все-таки туман рассеется?.. Беглый взгляд за окно развеял эту довольно оптимистичную надежду.
Первыми прибыли мистер и миссис Томас Джослин. Встретив их в холле, Милли проводила гостей в столовую, где семью дожидался отполированный до блеска стол с прилагающимися к нему стульями.
Никто не мог бы сказать, что место действия было жизнерадостным. Стены покрывали
Миссис Томас Джослин осмотрелась вокруг и сказала:
– Прекрасная комната, я всегда так считала, – и снова застегнула верхнюю пуговицу своей шубы.
Мистер Кодрингтон вошел вслед за ней и включил свет висящей над столом люстры. Тени отодвинулись в дальние концы комнаты, оставляя стол и то, что его окружало, в круге теплого золотого свечения. Следовавший за мистером Кодрингтоном служащий вступил в этот круг света, положил блокнот и карандаш на один конец стола и поставил небольшой атташе-кейс на другой его конец, после чего отошел к огню и встал там, греясь.
Мистер Кодрингтон кивнул в направлении чемоданчика.
– Я сяду там. Филипп желает, чтобы я, как прежде, занял место председателя. Все это для него крайне мучительно, но я надеюсь, мы придем к какому-то определенному выводу. Если не возражаете, мы не станем обсуждать дело заранее. Так трудно оставаться совершенно непредвзятым. – Он стал распределять по местам участников. – Итак, Филипп сядет от меня направо, а… э… полагаю, мне лучше назвать ее истицей, – от меня налево. Далее, рядом с ней, – мистер Томас и вы сами, а мистер и миссис Перри Джослин – рядом с Филиппом. Мисс Инес Джослин – рядом с ними, а миссис Армитедж и Линделл – по другую сторону стола. Мой помощник мистер Элвери сядет в дальнем конце стола и будет вести стенографический протокол процедуры. – Он выдвинул третий стул слева, посмотрел на стол и сказал: – Пожалуй, можно садиться. Кажется, Перри Джослин с супругой только что приехали. Мисс Джослин должна была их сопровождать, так что мы сможем начать немедленно.
Миссис Джослин уселась. Когда она придвигала стул, с ее пышных рыжих волос каскадом обрушился свет. В ее сорок лет волосы оставались такими же яркими и блестящими, какими были в двадцать два года, под ее свадебной фатой, но, как и фигура, они требовали теперь более жесткого присмотра. Цвет лица у нее до сих пор сохранился очень хороший и вряд ли хоть сколько-нибудь был обязан этим искусству макияжа. Если бы ее глаза были несколько шире расставлены, а по цвету – несколько более синими, она была бы красавицей, но никакое подкрашивание ресниц, изначально песочного цвета, не могло замаскировать их простецкий молочный оттенок. Всякий раз, как Милли Армитедж ее видела, ей на ум приходила персидская кошка, которая была в детстве у нее с Луизой. Луиза умерла, и персидской кошки тоже больше нет, но вот они, ее глаза, на лице у Эммелины – точь-в-точь пара блюдец снятого молока. Что же до остального, миссис Томас Джослин была властной, энергичной особой, всегда нарядно одетой – от маленькой черной меховой шапочки на ухоженных волнистых волосах и гармонирующей с ней дорогой шубы до изысканных шелковых чулок и элегантных туфель.
Рядом с ней Томас Джослин выглядел серым и незначительным. У него были фамильные черты, но как будто ссохшиеся, уменьшившиеся в размерах. Ему было немногим за пятьдесят – на пять лет меньше, чем было бы отцу Филиппа, – но он выглядел на все шестьдесят пять. Возможно, замкнутость офисной жизни, а быть может, буйная энергия его жены были тому причиной.
Вошел Перри Джослин с женой. Перри перед этим смеялся, и Лилла щипала его за руку, чтобы он вел себя прилично. Когда они бывали вместе, это приводило их обоих в такое приподнятое настроение, что им было трудно вести себя чинно. Перри был белокурым, как все Джослины, но не таким высоким, как Филипп, и лицо у него было более квадратным, а рот более подвижным, чем у брата. Лилла была маленькой, пухлой и румяной, с широко раскрытыми карими глазами, большим красным ртом и обворожительно вздернутым носиком. Они были так влюблены друг в друга, что несли с собой счастье. Оно исходило от них в виде тепла и света даже в этой угрюмой комнате.