Возвращение в Ахен
Шрифт:
Мела покраснел и выдернул руку.
— Ты что, с ума сошел?
Эоган молча сел рядом с ним на землю. Вдали мелькнул огонек. Кузнец пошевелился, и Мела сказал:
— Это Фейнне с лампой.
Огонек то показывался между домами, то исчезал. Они смотрели, как он приближается. Фейнне шла очень медленно, осторожно — боялась споткнуться и разбить лампу. Наверное, взяла у Асантао, подумал Мела. Или у Эсфанд.
Внезапно Эоган насторожился. Прошло несколько секунд, и он вскочил, держа меч наготове.
Мела даже головы не повернул.
Из темноты донеслось хриплое дыхание, потом сдавленный голос: «Отпусти…» — и к ногам Мелы швырнули Фарзоя.
Мела медленно перевел на него взгляд. Дрожа от унижения и ярости, старый вождь поднимался с земли. У него прыгали губы, трясся подбородок.
— Скажи своему холую, Мела, пусть уберет руки, — проговорил Фарзой. — Я безоружен.
— Что тебе нужно, Фарзой? — устало спросил Мела.
Угрюмый ответ удивил его.
— Я хочу знать, что ты сделаешь со мной, вот что мне нужно.
— Я ничего не собираюсь с тобой делать.
— Но я пытался убить тебя. Я не верю в твое великодушие. Скажи, что ты задумал.
Мела тяжело вздохнул.
— Расскажи, как погиб мой отец.
— Вот ты о чем… — отозвался старик, на этот раз с пониманием. — Да, ты прав, тебе стоит узнать об этом. Это было очень давно. Мы двое шли к соляному озеру. Я послал Арванда вперед, и он первым вышел на их отряд. Их было очень много. Отцы, братья тех, кого ты сегодня привел на родную землю, Мела. Выслушай меня и навсегда запомни, как они убивали твоего отца. Они набросились на него с дикими криками, как голодный на кусок мяса. Они клевали его своими мечами, точно стая хищных птиц. Кровь текла из десятка ран, заливала его глаза, которые так похожи на твои глаза, Мела. И когда он упал, один из них стал бить его сапогами…
— А где был ты, Фарзой? — спросил Мела.
Фарзой оскалился.
— Я прятался в кустах, пока они не ушли, бросив изуродованное тело. Сунься я тогда в драку, меня постигла бы та же участь. Их было бы слишком много и для пятерых, а нас было всего двое. Я вышел из своего укрытия только после того, как опасность миновала. Твой отец был еще жив, и он успел простить меня.
— Ты предал его, а потом стал вымогать прощения, — сказал Мела спокойно.
— Будь ты на месте Арванда, ты бы меня проклял, — так же спокойно отозвался Фарзой.
— Нет, — сказал Мела. — Я бы тоже простил тебя.
— Почему?
— Потому что на самом деле это не имеет значения.
— А что имеет значение? Скажи мне, Мела!
— Ты сам, — в упор произнес Мела. — Только ты сам.
Фарзой помолчал, а потом заговорил совсем другим тоном:
— Я пришел проститься с тобой. Я ухожу.
— Помоги мне встать, — сказал Мела, и старик, нагнувшись, подхватил его. Мела улыбнулся. — Прощай, Фарзой, — сказал он. — Ты учил меня держать меч и лук. Я никогда не забуду, что стоял по правую руку от тебя. Не будь слишком жесток к себе. Не карай себя так, как хотел покарать меня. Элизабет велика.
Фарзой
— Прощай, — вымолвил он наконец, резко повернулся и исчез в темноте.
Огонек неожиданно вынырнул из-за кустов в двух шагах от Мелы, и неверный свет запрыгал по деревенской площади, по колодцу, по обнаженному мечу Эогана. Мела повернулся на свет и встретился глазами с женщиной.
— Фейнне, — сказал Мела, вытирая кровь с подбородка.
Она улыбнулась ему. Впервые за всю его жизнь. А потом бросилась к нему навстречу, споткнулась и все-таки выронила лампу. Огонек погас, и звон разбитых черепков стих.
Они стояли во мраке безлунной ночи, и им казалось, что они слышат, как на Элизабетинские болота входит молчаливая осень.
И вместе с осенью на эти земли пришел долгожданный мир.
Грубая шершавая ладонь провела по его лицу.
Аэйт застонал.
Кто-то подхватил его поудобнее, поднял на руки и удивленно пробасил над самым ухом:
— Ты с кем это подрался, конопатый?
Как сквозь туман, Аэйт увидел уродливую рожу великана.
— А, — обрадовался Пузан, — и нечего прикидываться, что помираешь. Живой, я же вижу.
Аэйт еле заметно дернул ртом и привалился растрепанными белыми волосами к голой пузановой груди. Пузан посопел над ним, потоптался и поволок прочь.
Великан обнаружил его по чистой случайности на болоте, недалеко от того места, где некогда стоял замок Торфинна. Он собирался натаскать мха, чтобы законопатить в хибаре дыры ввиду надвигающейся зимы. И даже мешок с собой специально взял. Господин Синяка совсем захандрили и перестали интересоваться ремонтом, но это вовсе не означало, что следует наплевательски относиться к предстоящему наступлению холодов. Сами же потом спасибо скажут, если не будет свистать во все щели.
Он споткнулся о серую болотную кочку, выругался и хотел было пройти мимо — Пузан не любил эти места по вполне понятной причине — как вдруг кочка слабо пошевелилась и оказалась мальчиком, лежащим среди жидкой грязи и пучков желтой травы.
Сам того не зная, Аэйт проделал путь, которым за много лет до него, задыхаясь и плача, бежала из Ахена Анна-Стина Вальхейм. Болото приняло его, и он исчез из глаз своих преследователей. Прошло несколько часов, прежде чем Бьярни отказался от намерения растерзать мальчишку и тем самым избавить себя от смертельной опасности.
Аэйт лежал лицом вниз, длинные волосы пропитались грязью. Осторожно взяв его за плечи, Пузан перевернул свою находку на спину, и на великана уставились распухшие глаза, разбитые скулы, окровавленный рот. Пузан пришел в ужас. Только этого ему и не хватало. Если парень умрет и господин Синяка об этом проведают, хозяйская меланхолия достигнет крайних пределов, что, в свою очередь, сделает пузанову жизнь, и без того трудную, и вовсе невыносимой.
Пузан обхватил его поудобнее и, шлепая по лужам, потащился по болоту, туда, где на горизонте поднималась сопка.