Возвращение в Эдем. Книга 1 (др. изд.)

Майлз Розалин

Как-то одной из бессонных ночей она вдруг ясно поняла, что будет лучшей местью Грегу: надо вынудить его пережить такое же унижение, какое он заставил пережить ее, — пусть влюбится в женщину, которая его не любит, пусть его с презрением отвергнут и вышвырнут вон, пусть любовь его оценят ниже, чем пыль под ногами. И этой женщиной, которой не угрожает опасность влюбиться в него, она и будет. Она заманит его в ловушку, как он в свое время заманил ее, и пожалеет его не больше, чем охотники жалеют маленьких кроликов, которых ловят в свои мерзкие силки. А потом она пустит в него стрелу и небрежно отбросит прочь, умертвит его сердце, как он пытался умертвить ее тело. Это будет лучшее, поэтическое возмездие, высшее торжество, и она сполна насладится своей местью.

Для

этого надо превратиться в такую женщину, какая нужна была Грегу. А значит, надо стать эффектной, по-настоящему эффектной. «Мне бы следовало почуять крысу, — подумала она с горечью, — когда он, именно он, стал подбираться к затрапезной простушке и толстушке мисс Стефани Харпер». Надо превратиться в красавицу из модных журналов. Вот тогда и оформилась окончательно эта мысль, которая, как она поняла теперь, зрела в ее сознании с тех пор, как она приехала на Орфеев остров, где примеряла новое лицо и жадно поглощала новые журналы, — мысль стать манекенщицей.

У нее было обаяние, была фигура, был рост, а теперь, главное, появилось основание и воля осуществить идею.

Это будет самая остроумная шутка, решила она. Уничтожая Грега, она в то же время возродит себя самое. Она знала, что в ней всегда жило стремление стать красивой женщиной, которой она была внутренне, порвать с той, другой женщиной, которая пребывала в клетках ее тела на правах арендатора, вместо того чтобы с гордостью обладать им. Быть может, только те, кто ощущал собственное уродство и презрение окружающих, способны по-настоящему оценить стремление страждущей природы к красоте. Тара испытывала подобное стремление, напоминающее муки голода, всю свою жизнь. Теперь наконец голод мог быть утолен.

— Сделать для начала пробные снимки, — жесткий голос Джоанны, говорившей в нос, вернул ее к реальности. Вообще-то у Джоанны было немало вопросов, связанных с этим таинственным появлением. Например, она признает, что ей больше двадцати одного года, но точного возраста не называет. Она утверждает, что работала манекенщицей, но знания ее, вполне очевидно, — на уровне среднего начинающего. И еще кое-что смущает, что в точности и не определишь. Лучше бы не связываться с ней. Надо быть сумасшедшей, чтобы иметь с ней дело. Но тут Джоанна вспомнила о МУЗе, и ее сомнения рассеялись. «Разве у меня есть кто-нибудь еще, — мрачно подумала она. — Да и что я теряю?» Джоанна наклонилась к селектору.

— Соедините меня с Джейсоном.

— В этом нет нужды, — раздался в селекторе голос Джейсона, как бы отделившийся от него самого. — Я никуда не уходил.

Нет на свете райского уголка, в котором вовсе не было бы зла. Даже в Эдемском саду был свой собственный змей. Сержант Джонсон из таунсвиллской полиции не был склонен к философическим размышлениям. Тем не менее он часто задавался вопросом, что может толкать людей на разного рода мерзкие поступки здесь, в одном из красивейших уголков на целом свете. К тому же, как любой нормальный полицейский, он испытывал нормальное желание, чтобы на его участке все было спокойно. Он гордился Таунсвиллом, этим солнечным городом. Он любил характерное для него сочетание старины и нового, старые таверны по обе стороны чистеньких современных пешеходных дорожек, красивый прибрежный бульвар, возникший здесь в незапамятные времена, да и всю береговую линию. «Лучший город во всем Квин-сленде, если не на всем этом чертовом континенте, — думал он. — Что еще людям нужно?»

И тем не менее им, во всяком случае некоторым, этого было мало, и они то и дело нарушали закон, стремясь удовлетворить свои желания. Так что даже в этом тропическом раю дел у сержанта Джонсона хватало, что и не позволяло всерьез заняться тем расследованием, о котором просил его Дэн Маршалл, — напоминание пришло в виде ненавязчивого телефонного звонка.

— Привет, Сэм. Это Дэн Маршалл, из Орфея. Как там обстоят дела с моей пропавшей?

Дэн пришел к твердому выводу, что душевное равновесие он восстановит, лишь выбросив из головы Тару Уэллс. Ради этого он решил вернуться к старым привычкам,

вроде подводной охоты. Если находились подходящие пациенты, будь то мужчины, женщины, дети, он делал с ними шашлыки на берегу. Он навел порядок в кабинете и изменил систему регистрации — «смазал старую пружину», по словам Лиззи, которая видела во всем этом обнадеживающие признаки. Он даже поехал в отпуск — впервые за много лет. Он пересек в западном направлении весь немыслимо огромный остров-континент, пройдя сквозь мертвое сердце страны, видевшей на своем веку столько поколений людей. Впервые в жизни он увидел великие священные символы страны аборигенов, страны чудес, гигантские бурые скалы в форме закругленных минаретов и куполов, стоявших, подобно чудесным видениям, на пустынной равнине века и тысячелетия. Он прилетел в Перт, крупнейший город на западе, и, поменяв машину, поехал через красивейший национальный парк, который придает особый вид всей прибрежной полосе, в Кейп-Лиуин. Это была юго-западная оконечность Австралии, и он, таким образом, оказался на самом далеком расстоянии от дома, который находился на северо-востоке. Тут все было другое — берег, море, ракушки, которые выбрасывали сюда воды Индийского океана. Но мысли оставались все те же — о Таре.

Все было безнадежно. От нее ему не отделаться. Он все еще так сильно любил ее, что утрата отдавалась повседневной болью: просыпаясь, он каждое утро вспоминал прежде всего ее. Любви ее ему не добиться. Но, по крайней мере, появилась уверенность, что его собственное чувство было подлинным и неизбывным, а не случайным летним увлечением. «Но разве это такое уж достижение?» — криво усмехнулся Дэн. Он сделал попытку — и проиграл. Он ничего не знал о ней — не знал даже, где ее искать в Сиднее. Но он не мог ее выбросить из головы и вычеркнуть из сердца. Все, что ему оставалось, — продолжать путь, собирать крохи, которые попадутся на нем, и надеяться вопреки всякой надежде, что каким-нибудь образом, чудом в конце концов Тара возникнет вновь. Вот он и позвонил сержанту Джонсону, не столько надеясь услышать что-нибудь новое, сколько просто желая хоть что-нибудь сделать.

— Боюсь, сказать мне почти нечего. — Сэм не хотел обнадеживать собеседника. — Это чертовски большее место, тут целая армия может потеряться. А вы мне не слишком много дали, за что бы зацепиться.

— Верно. Но у меня появилось кое-что новое — может, поможет. — Дэн много думал. Опираясь на свои зарисовки, фотографии и на характер травм, полученных Тарой — а их он хорошо помнил, — он мог приблизительно установить дату несчастного случая. Конечно, это всего лишь предположение. Но предположение весьма обоснованное, и Дэн был уверен, что ошибка в расчетах не превышает нескольких дней.

— Итак, — сказал он Сэму, — вы ищете женщину, попавшую в тяжелую катастрофу — это не автомобильная авария, этот вариант можно исключить, — между… — и он назвал две даты. — Разве этого так мало?

Очевидная настойчивость доктора явно произвела на Сэма Джонсона впечатление, и он решил, что пришла пора всерьез взяться за дело. Вернувшись в Орфей, Дэн лениво перелистывал последний номер медицинского журнала. Взгляд его упал на объявление о предстоящей конференции. «Медицина сегодня» — не слишком завлекательное название, чтобы занятой врач бросил дела на целую неделю ради симпозиума на такую тему. Но он проводится в Сиднее. «Не отставай от прогресса, будь в курсе всего нового, — сказал себе Дэн. — „Медицина сегодня“ — чем плохо?»

Каковы бы ни были фотографические таланты Джейсона, педагогического дара он явно был лишен. Терпения у него не было вовсе, на клиентов он покрикивал, а то и бранил на все корки, доводя их в конце концов до ярости или отчаяния. Но с Тарой, как ни странно, у него получалось. Сегодня у них была третья съемка в его просторной мастерской, и Тара буквально наслаждалась работой.

— Полет! Лети! — орал Джейсон, не отрываясь от аппарата. — Легко и свободно, как будто занимаешься любовью. Вот так! Вот теперь у тебя вид что надо, мне он нравится, давай еще, отдайся камере, отдайся мне!