Возвращение в Панджруд
Шрифт:
Вдруг ее пронзил испуг — а если заболеет?
Сангимо застонала, невольно сжавшись.
Как страшно!..
Конечно, она будет делать все, чтобы этого не случилось.
В первую очередь, конечно, придется остерегаться покойников.
Нельзя ходить в дом, где кто-нибудь умер.
Она не пойдет... силой не заставят! Но этого мало, пожалуй. Нужно еще до сорокадневия испечь хлеб семи дверей: обойдет семь домов, где живут замужние женщины... важно, чтобы ни одна из них не была замужем по второму разу!.. выпросит у каждой по горсти муки, испечет большую круглую лепешку. Женщины придут, вырежут в лепешке большой круг, встанут в ряд. Первая возьмет ребенка на руки и просунет его в отверстие,
Сразу после этого две девочки должны отнести дитя на кладбище и оставить в старой могиле... в сухой обвалившейся яме... А вдруг там прячется змея или скорпион?.. Но даже если нет никого — а вдруг испугается?.. вдруг ему станет страшно?.. решит еще, что навсегда бросили!.. У нее сжалось сердце, и тут же она радостно всхлипнула, увидев, как третья девочка уже спешит по другой дороге, чтобы забрать ребенка и принести домой... только не оглядываться!.. нельзя оглядываться!.. А тем временем женщины съедят с молоком середину лепешки — ту самую, что вырезали, когда делали дырку... а остаток одна из девочек тут же понесет, кинет в ту же могилу и быстро уйдет... быстро-быстро уйдет с кладбища!.. прямо со всех ног убежит она от той могилы!.. и не оглядываться, ни в коем случае не оглядываться!..
Это все очень помогает... сильно помогает... А еще хорошо, когда кто-нибудь умер, измерить младенца сложенной всемеро ниткой, потом взять камышинку с него ростом, нитку намотать на камышинку и тайком положить в саван перед самым выносом... Тоже хорошо помогает, очень хорошо... бабушка когда еще говорила... если так делать — он не заболеет... никогда не заболеет... будет здоровый, веселый...
Сангимо улыбнулась в своем бессознании, увидев, как счастливое ее дитя, смеясь, тянет к ней ручки...
Нет, нет... не заболеет!..
Но если все-таки?!
Если все-таки это случится?!
И снова ее пронизала судорога несчастья — прошла по ней от самых пяток до кончиков волос на мокрой от пота голове...
Как же так?
Что делать?!
Сколько опасностей его подстерегает!
Может быть, и на самом деле лучше, чтобы он не родился?..
Конечно, мудрые люди знают много способов избавить ребенка от покушений злых сил... особенно старики много знают... да, да... отдать его на время в другую семью... только чтобы все дети там были здоровы... а вместо него около матери положить пест... или замотанный в тряпки веник. Явится дэв, чтобы дать грудь ребенку, и натолкнется на холодный камень или колючий веник. И убежит, подумав, что ребенок умер... и больше не придет... Для этого же дитя и в решето кладут... дэвы глупые — боятся решета, убегают... А еще покупают своего ребенка: отдадут тайком соседям, а потом приходят за ним с шумом, с гамом, чтобы все видели, все слышали: вот они какие богатые, пришли ребенка покупать!.. Продай да продай: звенят серебром, торгуются... дэва это сбивает с толку, никак не может он сообразить, чье это дитя... путается-путается, да в конце концов плюнет с досады и улетит по своим делам... Или еще можно похоронить в старой могиле: и плакать, и рыдать, и уйти потом, оставив его... ну похоронили и похоронили, дэву с мертвецом делать нечего, ему бы живому свою гадкую грудь подсунуть... и уйдет, обманутый, другую добычу искать.
Еще хорошо под волчьей шкурой протаскивать... и под взмыленной лошадью, повторяя нужные слова — старые люди знают какие. Да, три раза протаскивают
— Сангимо! Очнись!
— Что?
— Очнись, золотая моя! Надо тебе еще постараться! На-ка вот, выпей... вот так, радость ты моя бедная!.. Не бойся, птенчик ты мой, все будет хорошо!
Разве она боится?.. чего ей бояться?.. Вот питье противное — это да... А бояться ей нечего. Она уже решила: не нужно ребенка, нет. Ни к чему. Очень много страхов. Слишком много опасностей. Как уберечь? Вот он заболел — и что делать? Как быть?.. Можно, конечно, положить его в колыбель здорового ребенка... но кто позволит? Чужой ребенок исцелится, а свой заболеет — вот и радуйся... кому это нужно? Говорят, некоторые даже крадут... возьмут тайком подушечку или одеяльце у здорового — и положат к своим... А есть еще хуже — придут к здоровому ребенку... к матери его... вроде как навестить... с ее здоровеньким ребеночком посюсюкать... Мать отвернется на мгновение — они синюю тряпочку и подсунут в колыбель. А вместе с этой тряпочкой и болезнь своего собственного ребенка оставят. Только тряпочка должна быть обязательно синяя... синяя-синяя!..
Сангимо застонала, подумав, что, быть может, она не уследила и какая-нибудь злая женщина уже подложила в колыбель ее сына синюю тряпочку. Как страшно!..
— Что ты? Просыпайся! Просыпайся, золотце! Трудись! Трудись!
— Не надо, — с мукой сказала она, раскрывая глаза. — Бабушка, родная, прошу тебя, не надо! ..
Панджруд
Шеравкан поднес ладонь ко лбу, присматриваясь.
— Что-то они там затеяли такое, в этом вашем Панджруде...
Кармат сидел возле слепого и, помаргивая, тоже глядел в сторону села.
— Что затеяли?
— Да вон... Мужик на крышу залез... не пойму... сумасшедший какой-то. Костер, что ли, разводит?
— Да ты что? — удивился Джафар. — В хороший день пришли! Это у нас исстари заведено. Значит, в доме ребенок родился. Если светлый огонь, легко родился, быстро к людям пришел. Если дымный...
— Вот сейчас дымный стал...
— Значит, роды трудные были. Но все, слава Господу, хорошо кончилось... Должен еще шестом махать с тряпицей... машет?
— Машет... орет что-то... слышите?
— Ну да, голосит... Оповещает сельчан. Мол, так и так, готовьте подарки. Приходите поздравлять нового человека...
Он замолчал, склонив голову. Потом неожиданно спросил:
— Шеравкан, ты видишь гору справа? Горбатая... на вершине, наверное, еще лежит снег.
— Ну да, — Шеравкан сощурился, разглядывая белые шапки, плывущие в пронзительно синем небе.
— Мы звали ее Собачьей горой... не знаю, почему... может быть, и сейчас ее так зовут. Я любил на нее смотреть. Правда, красивая?
Шеравкан пожал плечами.
— Красивая...
Джафар покивал.
Его охватила странная горечь.
Вот он вернулся... а здесь все как прежде. Молодые горы сияют белизной снегов.
Он — старик, а они по-прежнему молоды...
Когда уходил, он тоже был молод.
Он был молод и ослепительно чист: прозрачен и крепок, будто кристалл горного хрусталя.
Но жизнь оказалась крепче. Жизнь крепче всего на свете: крепче кварца, рубина... Даже крепче алмаза.
Жизнь оставила множество щербинок, сколов, сломов, раковин... и если теперь этот кристалл бросить в дорожную пыль, его уже не отличишь от булыжников...