Возвращение в Прованс
Шрифт:
Джейн повернула ключ в замке и, войдя в коридор, едва не натолкнулась на Мегги.
– Ох, как вы меня напугали!
– Прошу прощения, миссис Каннель, я собиралась уходить, свет выключала, а тут вы вернулись…
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке. Мистер Каннель в своем кабинете, только целый день не ел.
– Отказывается? – спросила Джейн, снимая шарф и перчатки.
– Наотрез, – расстроенно кивнула Мегги. – Чего я ему только не предлагала: и суп, и яичницу, и сардины, и сосиски! Даже бульон пить не стал…
– Ох, вчера он тоже не ел, – вздохнула Джейн.
– Может, вы его уговорите хоть чайку попить.
– Не знаю… посмотрим. – Она расстегнула пальто и заметила, что Мегги торопливо одевается. – А вы куда-то уходите?
– Так мы с Верой, подругой моей, в кино собрались. Я же вам говорила.
– Простите, Мегги, я совсем забыла, вы давно хотели посмотреть «Лоуренса Аравийского»!
– Да я наверняка единственная, кто еще фильма не видел! – рассмеялась Мегги.
– Нет, я, – слабо улыбнулась Джейн. – Говорят, там Омар Шариф очень симпатичный.
– Ага, – кивнула Мегги. – Вы не волнуйтесь, я недолго. К десяти вернусь, задерживаться не стану.
– Да-да, все будет хорошо.
– Я вам поесть собрала: свежий хлеб, ветчина, чатни.
– Спасибо, я поем, только сначала пойду на Джона взгляну.
Она дождалась, пока за экономкой закроется дверь, и посмотрела на четырнадцать ступенек лестницы, выстеленной багровым аксминстерским ковром с традиционным желтоватым орнаментом. Лестница вела на второй этаж, к двери кабинета, откуда сочился неяркий свет. Джейн вздохнула, пытаясь представить, что встретит ее на пороге.
«Хорошо бы, доктор Джекил», – подумала она и решительно постучала в дверь.
Глава 10
Понтажу, Франция
Луи кивнул молодому человеку, вошедшему в сумрачный бар.
– Как поживаете, Дюга? – осведомился он, заметив, что даже сейчас юноша старательно прячет лицо в тени.
– Спасибо, хорошо, мсье Бланк, – ровно ответил молодой человек. – Бутылку вина, пожалуйста.
– Что, домашнее зелье закончилось? – спросил Луи Бланк.
– Да, – кивнул Робер Дюга и неохотно пояснил: – С отцом легче сладить, когда он напьется.
– Спьяну в цель не попадает, да? – пошутил Луи и тут же пожалел о своей шутке: о неукротимом, буйном нраве Дюга-отца в округе ходили легенды.
Робер хмуро посмотрел на Бланка и полез в карман за деньгами.
– Сколько я вам должен?
Бабушка, Мари Дюга, хорошо воспитала внука: он вырос трудолюбивым и вежливым юношей.
– Скажешь отцу, что это от меня подарок.
Робер мрачно взглянул на собеседника из-под густой темной челки, закрывавшей половину лица.
– У меня деньги есть, мсье Бланк.
– Не сомневаюсь, но с радостью бесплатно напою твоего отца до беспамятства. Ради тебя.
Робер выложил несколько франков на барную стойку.
– Спасибо за беспокойство. Не стоит, мсье Бланк. Отец болен, и мы заботимся.
– Он вас всех ненавидит, и родственников, и близких.
– Он мой отец, – сказал Робер, пожимая плечами, и направился к выходу.
Луи вздохнул и раздраженно шлепнул по стойке льняным полотенцем.
– Загляни ко мне завтра, – сказал он юноше. – Работенка найдется.
– Спасибо, мсье Бланк. Непременно зайду, – ответил Робер, не оборачиваясь.
Луи вздохнул. Надо спасать юношу, иначе отец его убьет.
Робер с отцом жили в безымянной деревушке, расположенной в миле от Понтажу.
– Понимаешь, Робер, главное – задержать нацистов на юге, чтобы наши друзья из Англии и Америки перешли в наступление на севере и освободили Париж, – объясняла ему бабушка, пока они с внуком чинили прохудившуюся стену курятника: Мари очень дорожила своими тремя курицами и боялась, как бы их не передушили лисы.
– Vive la France! [9] – воскликнул мальчик, и бабушка, шикнув, ласково взъерошила ему волосы.
Самые ожесточенные бои проходили на плато Мон-Муше. Один из бойцов, чудом уцелевший в сражении, с помощью соратника добрался до бабушкиной хижины. Его звали Люк, Люк Боне. Он потерял сознание от ран и в бреду страстно шептал о своей любви к какой-то Лизетте.
9
Да здравствует Франция! (фр.)
– На немца похож, – сказала бабушка, увидев его.
– Да, похож, но наш, – заявил старый партизан. – Сражался как одержимый, вытаскивал раненых из-под пуль. Меня вот спас, а я даже не знаю, как его зовут. Приютите его, пожалуйста, – попросил он. – Может, выкарабкается, вам скажет.
Бабушка молча кивнула, и раненого перенесли в сарайчик. Так начались самые счастливые дни в жизни Робера. В поисках работы его мать уехала в Марсель, отца два года назад немцы угнали в Германию, «в рабство», как выразилась Мари. Робер его почти не помнил и всем сердцем привязался к бабушке. Люк вначале очень напугал мальчика: израненный, покрытый синяками, ссадинами и глубокими, кровоточащими царапинами, с пробитой головой, вывыхами и переломами… Высокий белокурый незнакомец несколько недель приходил в себя, а потом Робер с ним подружился и очень расстроился, когда пришло время прощаться. Он знал только, что Люк выращи вал лаванду в окрестностях Люберона, а потом сражался с нацистами. Пятилетнему мальчику хотелось, чтобы его новый друг остался жить с ними, но у Люка были другие планы.
Робер дошел до покосившейся ограды, остановился у поломанной калитки, висевшей на одной петле, и задумчиво поглядел на большой палец: подушечку пересекал тонкий, еле заметный шрам – летом 1943 года они с Люком стали кровными братьями. Робер вспомнил, как игла проколола кожу, как вспыхнула резкая боль, как показалась яркая капелька крови, и они с Люком прижали большие пальцы друг к другу. Люк торжественно поклялся вернуться, и Робер честно прождал всю войну. Потом в родные места вернулись родители, изувеченные годами лишений и невзгод, погрузились в свои страдания, о ребенке забыли. К счастью, бабушка до этого не дожила.