Возвращение в темноте
Шрифт:
– О Боже, Боже мой... Мы с дочерью мало общались. Печально, но это факт – я совсем не знаю ее.
Кроукер нежно обнял ее за плечи.
– Давай я отнесу кофе и кекс в столовую, – сказал он.
Но она замотала головой.
– Нет, я сама это сделаю.
Она поставила кружки и тарелки на поднос, и руки у нее больше не дрожали.
В столовой, когда они оба уселись за стол, она вздохнула, отводя от лица выбившуюся прядь волос:
– Боже мой, кажется, я совсем не знала человека, за которым была замужем.
Кроукер откусил кусочек кекса.
– Не
Мэтти меланхолично помешивала свой кофе.
– Ты видишь какую-то параллель?
– Та девочка чувствовала себя лишней, ненужной.
Мэтти снова задрожала, краска бросилась ей в лицо.
– Я люблю свою дочь, – прошептала она.
– Я знаю это. Я же сказал «чувствовала», но это не значит, что она действительно была ненужной. На самом деле мать очень любила ее.
– Я тоже очень люблю Рейчел. – Она умоляюще посмотрела на Кроукера. – Кроме тебя и нее, у меня никого нет. Но теперь мне кажется, что я слишком поздно поняла это...
– Скажи мне, Мэтти, где была Рейчел, когда вы с Дональдом ездили в Англию охотиться на лис, а потом в Аргентину и Ньюпорт?
Мэтти молчала, и Кроукер продолжил:
– А ведь ты тогда была ей очень нужна.
Мэтти медленно выковыривала орехи из кекса. Наконец она сказала:
– Я старалась проводить с ней побольше времени, но Дональд был так настойчив... Ведь он тоже хотел, чтобы я была с ним. Ведь он так много дал мне, я была ему стольким обязана... Поэтому я путешествовала вместе с ним, оставляя Рейчел на попечение няни.
Обеими руками она обхватила свою кружку, словно пытаясь согреться ее теплом. Ее глаза совсем потухли. Наконец, она сказала:
– Что же случилось с ней, пока меня не было рядом? Неужели она действительно возненавидела меня? Как ты думаешь, Лью?
– То, что я думаю, не имеет никакого значения. Ведь я новичок в вашей семье. А что ты сама думаешь?
– Лью, она принимает наркотики, она дружит с людьми, которых я не знаю, по вечерам она уходит неизвестно куда. А когда в больнице она пришла в сознание, то захотела говорить с тобой, а не со мной. – Ее лицо исказилось от боли. – Сейчас я хочу только одного – помириться с ней, обнять ее крепко-крепко и сказать, как сильно я ее люблю... Но, боюсь, уже слишком поздно...
Мэтти была готова разрыдаться, и Кроукер крепко сжал ее руку. Он хотел сказать ей, что еще не поздно, но не мог – через одну-две недели Рейчел действительно могла умереть.
– Не теряй надежды, я делаю все возможное и невозможное, чтобы найти для нее донорскую почку.
Она закусила губу.
– Боже, неужели... Лью, неужели ты сможешь это сделать? Это было бы настоящим чудом!
– Не отчаивайся, Мэтти. Ты должна держать себя в руках.
По ее щекам катились горькие слезы, она не могла вымолвить ни слова, наконец, прерывисто вздохнув, сказала:
– Дональд дал мне все, о чем я только могла мечтать, превратил меня в сказочную принцессу, за это я готова была сделать для него все, что угодно. Наверное, это было ошибкой.
– Нет, милая, – сказал Кроукер, – ты совершила ошибку еще раньше, когда познакомилась с ним.
Разглядывая фотографию модели в прозрачном виниловом дождевике, Кроукер не заметил, как уснул на постели Рейчел. Там его и нашла Мэтти. Она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла одеялом. Ее взгляд упал на его биомеханическую руку, и она долго смотрела на нее. Она знала, что такое чувствовать себя калекой. Первые два месяца после развода с Дональдом у нее было такое ощущение, словно ей ампутировали обе ноги. Конечно, к этому времени их брак превратился в пустую формальность, но она привыкла к нему, как к чему-то жизненно необходимому, без чего она, несомненно, должна была умереть. Однако не умерла. И не жалела об этом.
Укрывая брата одеялом, она вдруг подумала, что так и не спросила его, как он потерял левую руку. Это было чертой ее характера – самой не говорить лишнего и не задавать другим лишних вопросов. Для нее существовала лишь одна форма близости – физическая. Любая другая была совершенно неприемлема. Долгие годы для нее это было нормой существования. И только теперь она осознала, к каким трагическим последствиям привела такая линия поведения. Это касалось ее отношений с Дональдом, и, что страшнее всего, с собственной дочерью, Рейчел.
Мэтти всем сердцем хотела восстановить в семье атмосферу любви и доверия, чтобы ее дочь больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но она не могла сделать этого, пока в душе царили ужас и отчаяние.
Теперь она вспомнила, что у нее были подозрения насчет того, что с дочерью происходило что-то неладное. Только она не хотела себе в этом признаться, а теперь раскаяние мучило ее, лишало способности хладнокровно оценивать ситуацию. Ноги у нее внезапно подкосились, и она опустилась на колени перед постелью Рейчел, где теперь спал Кроукер, уткнулась в нее лицом и стала жадно вдыхать родной запах ребенка, словно он мог придать ей сил.
Что еще оставалось ей, кроме молитвы? Теперь она могла только просить Бога не забирать у нее горячо любимое дитя.
День третий
1
Кроукер проснулся перед рассветом. Он всегда просыпался без будильника, потому что обладал внутренним чувством времени, которое никогда не подводило его. Приняв душ, он натянул на себя одежду и осторожно выскользнул из дома, стараясь не разбудить Мэтти. Ей необходимо было как следует отоспаться, а добраться до больницы она вполне может самостоятельно.