Впечатляющий пик
Шрифт:
– Глеб Дмитриевич, - говорит тихо, - у Стеши температура, я дала ей лекарство, но лучше бы вам ...
При упоминании имени дочери, забываю про обеих. Вспыхиваю, как облитый бензином факел. Гнев прокатывает по телу, закручиваясь, расползаясь и выплескиваясь наружу:
– Вот что бывает, когда скапливаешь маленьких детей в одном месте!
– срываю на Полине зло.
– Я не подумала, - уходит Полина, спускаясь по тропинке к моему дому.
Не знаю, почему она не позвонила, наверное, перепугалась и побежала.
Жанна молча отворачивается к шкафу. Ну, конечно, она ведь не врач. Зачем ей помогать моей дочери? Стеша заболела, я забываю про Мишку, и работу, и Жанну, самое дорогое, что у меня есть – это моя дочь, часть меня, мое продолжение.
Какое-то время продолжаю заниматься своими делами, думаю просто позвонить, но обычно со Стешей сидит мама. У Полины нет детей, возможно, она не знает, что делать с больным ребенком. Пальцы не хотят слушаться, не попадая по клавишам. Молодая ярко накрашенная женщина просит зарегистрировать пропажу каких-то вещей, я в десятый раз объясняю, что это не по нашей части. Она фыркает, криво смотрит на меня и уходит. Мое сердце не на своем месте.
– Схожу посмотрю.
Жанна не отвечает. Она все еще здесь, я даже не заметил этого. Перебирая документы, молчит, а потом вдруг:
– Я здесь сидеть и регистрировать происшествия не буду, у меня полно дел, - проходит, сгребая документы в кучу.
Сегодня просто день открытий. Понятия не имел, что Жанна настолько глупая женщина. Она толкает дверь ногой, выходит на улицу, вбивая гвоздь в крышку гроба наших отношений. Умом я понимаю, что она ревнует, но такого поведения от нее не ждал, ведь речь идет о моей дочери.
Делаю то, что никогда не делал, закрываю КСП на замок. По дороге осознаю, что зря нарычал на девчонку, все же она хотела, как лучше, чтобы моя дочь развивалась, общалась с другими детьми. Полина помогает мне, сидит с ребенком, ухаживает за нами, а я как пес цепной. Все из-за моего желания к ней, я постоянно злюсь, потому что не могу с ним справиться. Оно управляет мной, хотя должно быть наоборот.
В доме я нахожу Полину, что сидит у Стешеной кроватки.
– Как она?
Полина отвечает мне улыбкой, положив подбородок на одеяло, поправляет его. Она еще и отходчивая, какая прелесть, искупай меня в желудке снежного человека в двадцатиградусный мороз, но эта девушка сведет меня с ума.
– Температура, кажется, пошла вниз, - шепчет Полина.
– Она уснула, я влила в нее кучу настоя шиповника, подмешав туда ромашку.
– Вы страшный человек, Полина, - усмехаюсь, убирая за уши волосы.
– Она такая противная на вкус.
– Стеша даже не заметила, зато она противовоспалительная.
Я сажусь на корточки с другой стороны кровати. Клетки одеяла разделяют нас, как черно-белая шахматная доска. Глядя на то, с какой заботой Полина щупает лоб моей дочери, я понимаю, что эту
Сегодня я сам себя не узнаю, хочу сделать еще кое-что, чего не делал уже тысячу лет.
– Полина?
– А?
Она встает с коленей, жду пока она вернет мне свое внимание, посмотрит в глаза. Это так сложно, оказывается.
– Извините за мои слова в КСП.
– Ничего, - нежно улыбается Полина, - вы действительно правы. Как только малыши оказываются в коллективе, они начинают болеть.
– Им это нужно, к тому же вы помогаете мне.
– А вы спасли мне жизнь, небольшая плата за подобную услугу.
Это ранит, мои собственные слова Пашке, про то, что она мне просто обязана и ничего больше.
Полина снова мне улыбается. Но в этой улыбке нет ничего того, что есть у меня в голове, когда она вот так, на расстоянии вытянутой руки. Мои грязные мысли Полина явно не разделяет.
– Вы не из обидчивых, да?
Ответить Полине мешает надоевшая за все эти дни мелодия звонка ее телефона, она идет через зал, достает аппарат. И, как обычно, жмет отбой, спокойно пряча смартфон в карман сумки.
А я вот неспокоен, меня раздражает немощность из-за руки, бесит мое внутреннее смятение, убивает пульсирующее в крови сексуальное желание к этой девочке. И еще Егорозвон, который все никак не отстанет.
– Ну все, - перебираю волосы руками, без спроса беру ее сумку, достаю мобильник.
– Что вы делаете, Глеб Дмитриевич? – бежит за мной Полина, а я, распотрошив ее смартфон, кидаю аппарат на диван, направляясь на кухню. Оказавшись в нужной комнате, беру с полки деревянную доску и молоток для разделки мяса, кладу сим карту и со всей дури бью по ней молотком. Пластик ломается на десятки маленьких кусочков, разлетаясь по кухне.
– Вы, вы...вы, что наделали? – в ужасе заикается Полина.
Подбираю телефон с дивана, отдаю ошарашенной девушке в руки.
– Больше он не позвонит.
Наши глаза встречаются, мои черные и горящие злостью и ее испуганные, большие и невероятно красивые.
– Но вы, вы вообще понимаете, что нормальные люди так не делают? Это варварство, вы-варвар, Глеб Дмитриевич!
– бежит за мной Полина в коридор, возмущаясь, а я надеваю куртку, ботинки, мне нужно возвращаться на работу.
– Так и есть!
– Нормальные люди, вообще-то, спрашивают, прежде, чем поломать чужую вещь.
Пыхтит Полина, топая ногой. Смешная.
– Если бы я спросил, вы бы стали думать.
– И вы решили все за меня?
– Мне надоело ваше серое лицо от звонков и сообщений говноеда, который этого недостоин, - со звонким звуком застегиваю молнию, не прекращая смотреть на нее.
– Не ваше дело, - вроде бы обижается, но как-то мило, совсем не так агрессивно, как делала наша врач всего пятнадцать минут назад.