Вперед, Команданте
Шрифт:
Оба эти человека вовсе не чувствовали себя ущербными, относясь к тому, что случилось, философски – «а что делать, раз вышло так?». И даже жен себе нашли тут, уже вернувшись с войны – «мужиков тогда было мало, из тех кто на фронт ушли меньше половины вернулось». Ну значит, и нам надо свой род продолжить – чтоб сыновей побольше, особливо на случай, если не дай бог, снова война. Не дай бог – но ничего, Гитлера поймали и повесили, и с американским капитализмом то же самое сделаем, если он на нас нападет. Русский говорил абсолютно спокойно и уверенно, без тени сомнения что может быть иначе – в отличие от Гватемалы, Коста-Рики (да и Аргентины, если честно) где при всей нелюбви к гринго, их считали неодолимой силой, «как можно их обидеть – придут, и всех нас завоюют».
– Председатель наш верно говорил: Гитлер на нас всю Европу поднял, свой Еврорейх – и где теперь эта Европа? Значит, следующая война, если капиталисты ее начнут, будет последней – после которой на всей Земле, коммунизм. Как в журнале, что моя Людка в клубе в библиотеке взяла – и вслух читала мне про полет к звездам, там название что-то про «Андромеду».
Они остановились в этой деревне на пару дней – чтобы отдохнуть, сделать осмотр и мелкий ремонт мотоциклов. Здесь не было гостиницы – но, как Гевара понял, Валентин с товарищами бывал тут и прежде, местный мэр (или «председатель», как эта должность звалась у советских) относился к байкерам как к хорошим знакомым и друзьям – и определил их на постой по домам: Валентина с Эрнесто к «Мишке-танкисту», заодно и поможете по хозяйству. У русских сельские дома непривычного вида, из неотесанных круглых бревен – неужели инвалид сам такой построил, даже с помощью друга?
– Мы всем миром строили. Ну как же можно своему брату, фронтовику, и не помочь?
Эрнесто уже знал, что у русских поощряется коллективизм – «иначе в нашей природе не выжить». Теперь он увидел, как это выглядит на практике – совсем не похоже на описываемое гринго «все одним строем и под конвоем». Равно как и на статьи в американских газетах (которые пользовались в Буэнос-Айресе едва ли не большей известностью, чем аргентинские) про «тотальное истребление в СССР инвалидов войны, как бесполезных для строительства коммунизма».
– Меньше читай опусы месье Фаньера – ответил Валентин – у нас после Победы хоть и небогато жили, но не бывало, чтоб человека из казармы или госпиталя на дембель, и без работы и жилья. В городе хоть койкоместо в бараке всегда обеспечивали, и направление на завод или в артель – ну а в колхозе всегда рабочие руки нужны. А для инвалидов даже автомобили выпускали с особым управлением, начиная с сорок седьмого года. Ну а что дальше – то сильно от самого человека зависело. Такие, как эти двое – не сломались, себя нашли. Кому-то близкие помогли или односельчане. Но были и такие, кто не выдержали, и не было у них никого рядом – и покатились по наклонной: на себе крест поставили, водка, и попрошайничество. А советский человек, да еще ветеран и с наградами – нищенствовать не может, это и по закону не дозволяется. Таких – да, отправляли с улицы в особые заведения, где опять же тебе выбирать: или просто доживаешь, за койку и паек, или трудишься, учишься – и, собравшись с силами, выходишь снова в большой мир. Сейчас, через десятилетие, таких заведений уже почти не осталось – потому что те, кто сумел, из них выпустились, ну а кто не смог, те долго не жили. Не от того, что голодали и болели – за этим у нас следили строго. А просто, человек без цели жить не может. И пока ты эту цель видишь и к ней идешь – тебе будто силы приходят. А когда остановился – то все в тебе словно ржавеет и рассыпается.
Даже если эта цель – как там в Писании сказано, посадить дерево, построить дом, родить сына? Эрнесто вспомнил Коста-Рику, провинция Никоя. Там тоже был рай – счастливые люди среди зеленых полей, жили там в покое, стараясь не думать, что будет, если случится извержение вулкана или атомная война. А эти русские не были такими долгожителями – потому что у них каждое поколение пережило свою войну! – но оттого они не боялись ничего, ни новой войны, ни катаклизма; вздумай гринго прислать сюда свою армию, эти русские бросили бы свои поля и дома, взяли бы оружие, и не успокоились до тех пор, пока над Белым Домом в Вашингтоне не поднимется красный флаг. Пожалуй, что президент Эйзенхауэр – разумный человек, раз предпочитает воевать с этими русскими лишь на словах.
– Ничто не может помешать победе коммунизма, если сами коммунисты этому не помешают – сказал Валентин – мы ведь не напрасно остановились именно здесь. Я слышал, ты у себя дома управлял чайной плантацией. Как вы платили работникам – за часть сделанного ими, в течение рабочего времени? Что значит, «по другому быть не может» – а ну вставай, пойдем посмотрим, как это организовано здесь.
Гевара был потрясен – оказывается, русские получали плату не помесячно или понедельно, и даже не за «трудодни», как он уже успел узнать. Плата начислялась за конечный результат, всем участвующим. И не было четкого разделения людей по работам – на плантации Матавердес тоже было нормой, что сегодня работника ставили на сушку, завтра на переборку, послезавтра на измельчение листа (хотя дон Педро учил, если заметишь, что вот у этого человека эта операция выходит лучше, то ее ему и поручай), однако не было такого, чтобы один и те же люди сопровождали одну и ту же партию листьев весь цикл, от сбора с деревьев до отправки готового продукта. А у русских были устойчивые коллективы, «звенья» (куда входило от четырех до девяти человек) которые были целиком ответственны за урожай с отведенного им поля, полученный на закрепленной за ними технике! То есть, каждый был как бы хозяином, заинтересованным в конечном результате. Специализация была лишь на некоторых работах – например, у ремонтников – однако и у них оплата была непривычной: начислялась поденно и в максимальном размере, при полностью исправной технике – а при поломках и вызванных ими простоях автоматически шел вычет.
– Аппарат упростился до неприличного минимума – сказал Валентин – где раньше нужна была толпа народа, для учета, контроля и надзора за дисциплиной, остались лишь двое: управляющий (он же председатель, выборная должность) и бухгалтер, он же учетчик. Прибыльность хозяйства подскочила в разы, с увеличением и качества и количества продукции. А ведь это север, нечерноземье – тут культуры, как видишь, даже не пшеница, а рожь, овес и лен, ну и коровы немножко – молоко, мясо. Теперь еще и птицеферму строят, и плодоконсервный заводик в плане. Вот это и называется «великолукский», он же «безнарядный» метод (прим. авт – в нашей реальности, «метод Худенко»). Теперь слушай вопрос, Команданте: какие слабые стороны этого метода ты видишь? Ну представь, вот ввел бы ты это завтра на своей плантации – и какие возникли бы проблемы? А как ответишь, то вопрос второй – как думаешь, зачем я тебе это рассказываю и показываю, вместо дона Бельмонте?
Эрнесто задумался, представив. Ну во-первых, соседи-плантаторы сразу бы ополчились на «поощряющих неуважение черни к хозяевам».
– Мимо. Хотя признаю, что сформулировал несколько неудачно. Но представь, что тебе на соседей глубоко плевать – что они подумают. А что еще?
А стали бы пеоны-рабочие так стараться? Привыкнув за века, что их обязательно обманут, прикрывшись законом. И вернее будет хоть минимум получить – но в твердом размере, в конце недели.
– Горячее, Команданте. Именно потому такой метод не прошел бы году в тридцатом, когда колхозы только создавались. Поскольку люди привыкли к оплате, как при эксплуататорах, не было еще у них доверия. Но и это конкретно сейчас не главное. Еще что?
А что бы я тогда сказал своим людям? Ведь старшие, кто учитывают и надзирают, это самые доверенные и грамотные. Да и пеонов тогда не требуется столько – при условии, что оставшиеся поймут свою выгоду и начнут работать, каждый за двоих. А «старшие» и «гвардейцы» уже привыкли к своему более высокому статусу, и вряд ли им понравится, если им прикажут стать простыми пеонами. Пожалуй, охрану придется сохранить на довольствии – и все равно, очень вероятны беспорядки, и даже бунт!
– Вот тут ты попал в точку, Команданте. У нас здесь не Аргентина, но все равно проблема жесткая, что делать с «лишними» людьми? И потому этот метод, несмотря на одобрение с самого верха, внедряется в СССР не всюду. Он на «ура» идет на целине, где хозяйства создаются с нуля – и даже выгодно, что не нужно срывать с мест много людей. Неплохо – в Сибири, где также людей в колхозах всегда не хватало. Также как и тут, на севере, в Нечерноземье. Хотя заметь, что пришлось уже постараться – птицеферму, консервный завод, да просто соцкультбыт усиленно развивать, чтобы людей трудоустроить – ты видел, тут клуб уже на городской Дом Культуры похож. А вот в Средней Азии, на Кавказе, Украине, в черноземных южных областях – где и хозяйства старые, и людей избыток, причем управленческий аппарат с крепким семейными связями и за свои места держится зело прочно – там гораздо хуже. Тут говорить неприятно – но очень удачно внедрение нового метода наложилось на тяжкие годы сразу после войны, когда с мужиками в хозяйствах было очень хреново – и экономия рабочих рук с ростом производительности труда пришлась очень кстати. Ладно, будем считать что на первый вопрос ты ответил. А на второй? (прим. авт. – в нашей реальности, именно проблема, куда деть лишних людей, стала причиной свертывания метода Худенко при Брежневе. Ну и – этот метод у нас возник уже в конце пятидесятых, когда послевоенный кризис с нехваткой рабочих рук в народном хозяйстве был в целом, преодолен).
Наверное, дон Педро просто не хотел, чтобы плантацию Матавердес хоть как-то связывали с СССР? Ну и как было сказано, возмущение соседей.
– Ну, может и это тоже. Но сейчас тебе я хочу показать главное. Ты Маркса читал – что бородатый классик говорил о производственных силах и отношениях?
Ну, это азбука. Что производственные отношения должны состоянию производительных сил соответствовать. Иначе – или революция, или реформы.
– Ага, верно. Вот только это движение идет не только при перемене общественного строя. Но и внутри него – даже если этот строй социализм. Который вовсе не есть что-то застывшее – в нем тоже надо отслеживать, соответствуют отношения производительным силам, или нет. Здесь это кажется, поняли хорошо, даже на самом верху, прости господи! И потому, среди прочего, внедряют «великолукский метод» со страшной силой – чтобы в СССР он стал максимально известен, чтобы его уж точно, не задвинули. Продвигают его с таким же старанием, как в тридцатом году, колхозы. Которые, кстати, тоже не были первой ступенью – нельзя было в них загонять крестьян, только что сбросивших барское ярмо, это венгерские товарищи в 1919 попробовали, и получили в ответ массовую контрреволюцию и свою погибель. Так что «земля – крестьянам» было тогда гениальной находкой Ленина.