Вперед, Команданте
Шрифт:
Русские также это понимали. И разрешили мне записать обращение к соотечественникам – что Германия их не забыла, и готова простить, причем содействие нашей победе в этой войне будет учтено. Искренне скорблю о тех, кто пал жертвами арабского террора вследствие тотального недоверия и подозрений в измене – но такова война. Если бы конфликт затянулся, жертв было бы гораздо больше, и с обеих сторон. Случилось же, что египетская армия просто рассыпалась, превратившись в толпу. Поскольку немцы составляли большую часть тех специалистов, без которых нормальное функционирование армии как целостного механизма просто невозможно – например, ремонтные подразделения, ведущие техническое обслуживание танков и автомашин; вся связь, радио и телефон; артиллерия – в части инструментальной разведки и стрельбы с закрытых позиций. Особенность армий слаборазвитых стран, что солдата можно научить водить танк или автомашину, стрелять из пушки, работать на рации – но при малейшей поломке он становится беспомощным. А такие поломки весьма часты – так как к грамотной эксплуатации техники в соответствии с регламентом, африканский или арабский солдат не приучен. Именно это пришлось испытать египетской армии, после 28 июля.
Ну а лично я попал в Иерусалим лишь к торжествам Победы. Присутствовал на трибуне рядом с советскими товарищами – что вызвало неоднозначное отношение в Израиле. Но напомню критикам слова Сталина по этому поводу:
«Известная истина, что страна, скупящаяся на собственную армию – будет вынуждена кормить армию чужую. Народу Израиля сегодня очень повезло, что эта чужая армия пришла к нему, как защитники, а не завоеватели. Но если израильский народ настолько не желает сам защищать свою свободу и саму жизнь, что приходится просить сделать это его бывших врагов – то сколько стоит эта свобода? Если она нужна самому израильскому народу – меньше, чем тем, кто еще недавно приходил на землю Палестины с огнем и мечом, а сегодня готовы, в одном строю с советскими людьми, защищать эту землю от агрессора».
Из сборника «Мы выполняли интернациональный долг». Изд. М., 1984 (альт-ист).
Я с двадцать восьмого года – на войну не попал. После Победы, кто помнит, три года было, когда в армию призывали по выбору, лишь тех, кто были отличниками ДОСААФ – и в основном, на флот или в ВВС. Ну а большая часть моих сверстников шли в ФЗУ, фабрично-заводские училища: восстановление разрушенного было архиважным делом, а нападать на СССР сейчас, не было в мире таких дураков. У пацанов круче всего считалось, в авиашколу, я даже документы подал, но не вытянул по здоровью. Зато так вышло, что в школе по немецкому я был первым. И практика была – у нас на Урале в цеху приходилось работать в войну с пятнадцати лет, и в бригаде нашей был фриц Гюнтер, из пленных, не бригадир, но кем-то вроде наставника. Потому, на собеседовании предложили мне – в школу военных переводчиков. Даже не отслужив – закон, что в военные училища лишь после срочной службы, приняли в сорок восьмом.
Едва не вылетел – «немцев» в школе оказался переизбыток. Много желающих было на «англичан», «французов», «испанцев» – а вот с экзотикой, вроде китайского, японского, арабского языка было свободнее. Отчего я арабский выбрал – так не выбирал, полковник Егоров присоветовал. Сказав, что тебе, с твоей фамилией, там самое место. Так в паспорте у меня вписано «русский», а фамилия, Шварцингер – откуда, не знаю. А где у нас арабский востребован – правильно, на святой земле Палестины. Куда я попал даже не «в помощь братскому еврейскому народу», а в кадрах оставаясь – состоял в штате базы ВМФ в Хайфе.
Что в мои обязанности входило? В теории, я был приписан к разведотделу. А на практике, занимался самыми разными делами. С учетом политической системы Израиля – которая советскому человеку была просто непонятна!
В СССР в те годы как раз начался процесс роста ответственности советских и хозяйственных органов – а то действительно, неправильно, когда Партия должна следить «за каждой щелью в заборе». Но там Советы и хозяйственники именно что дополняли Партию, при этом четко понимая, что работают на одно общее благо советского народа. А в Израиле – мало того, что партий было великое множество, включая совсем микроскопические – как в сатире Гашека, где кто угодно, даже в единственном лице, мог создать свою партию «умеренного прогресса в рамках чего-то», как там было названо? Беда была в том, что эти партии даже не скрывали своего эгоизма, «вот наш интерес, а на прочее плевать». И не было монополиста – даже крупные партии, проталкивая решение в кнессете (напомню, что в Израиле власть парламента выше президентской), вынуждены были бороться за поддержку общей кучи мелких игроков, чтоб получить перевес. И эти мелкие внаглую этим пользовались, не скрывая своей продажности. При этом интересы государства, народа – были на последнем месте!
Пример – Советской Армии нужно построить новый объект – аэродром, станцию РЛС, пункт связи. Но решение об отводе земли должно утверждаться в кнессете – однако представитель мини-партии, у которой, очень может быть, ни единого члена нет вне того кибуца, вблизи которого планируется стройка, кладет свое «вето». Выясняется, что как раз его голос очень важен «в довесок» при голосовании о бюджете на следующий год – и потому другие заинтересованные стороны также влезают в торжище «кто, кому, чего и сколько». При этом кроме собственно парламентариев, в коридорах толкалась масса совершенно посторонних лиц, «решал» – чем они занимались, понятно из этого прозвища. Причем эти люди могли быть гражданами другой страны, или какими-то сомнительными коммерсантами, имеющими дело, например, в соседнем Ливане. И разобраться в этом бардаке – кто, с кем, против кого и с каким интересом – было решительно невозможно. Вот что такое, демократия и капитализм!
Капитализм – поскольку тогда в Израиле было что-то вроде нашего НЭПа. С той лишь разницей, что промышленных гигантов там не было – а значит, почти вся промышленность находилась в частных руках. Причем, несмотря на «теплые» еврейско-арабские отношения, арабы встречались и среди хозяев, в заметном числе. Бывало даже, что «на бумаге» главой числился еврей, а по факту делом распоряжался араб. А уж в торговле их было большинство! И тут начиналась моя работа – так как по закону, вполне дозволялось например, свежие фрукты для армейской столовой закупать у местных. К тому же в Израиле было такое малопонятное для нас явление, что для хозработ даже для нужд воинской части, вместо личного состава привлекались частные лавочки, за плату. Говорят, что в Израиле арабов угнетали – не знаю, те Али или Рашиды, с которыми я общался, выглядели вполне довольными жизнью – впрочем, они там явно не к классу пролетариев принадлежали. И еще у них принято, заключая сделку, долго и цветисто торговаться, это настолько для них важно – что если вы согласитесь сразу на названную вначале совершенно дикую цену, лишив их удовольствия торга, то продавец сочтет себя оскорбленным, невзирая на полученную прибыль. Так что мой арабский был к месту.
Сначала мне выдали ТТ, явно б/у. И вот вызывает меня кап-2 Дудь, начальник мой непосредственный – а у него в кабинете полковник морской пехоты, мне незнакомый. Смотрит на меня с усмешкой, и говорит:
– Шварцингер, да еще и Арнольд? Видел я когда-то одного, с почти такими данными, вот только габаритом он был, как этот шкаф.
И по-арабски начал – а я отвечаю. Кто я, биография, чем тут занимаюсь. Так понимаю, что мой язык проверить решил – хотя показалось мне, что сам он в арабском не слишком, или подзабыл уже немножко. А после уже по-русски, выговаривает моему командиру – что это черт знает что: офицер разведотдела, допущенный к секретам, и болтается в одиночку по сомнительным местам, будучи плохо вооружен и обучен.
– С точки зрения американских шпионов, идеальный объект для похищения. Вы понимаете, что тогда и вас ждет трибунал?
После чего, в тот же день вечером мне выдали «стечкин», у нас такие лишь в боевых подразделениях были, например у артиллеристов. А так, матросам были положены СКС, хотя иногда еще и «мосины» встречались, а у комсостава полный разнобой – кроме уставных ТТ, у многих было «вне строя» что-то еще. Чаще всего, немецкое – парабеллумы, вальтеры Р-38 или ППК, маузеры люфтваффе (компактные). Дудь так вообще, маузер образца гражданской, в деревянной кобуре носил. Мне же пришлось со «стечкиным» – тяжелый, и в носке не очень удобен, но приказ. Так же, выезжать теперь мне разрешалось лишь в сопровождении вооруженного матроса, и у водилы тоже был карабин.
Никто на меня не напал – но обстановка была тревожная. Даже на улицах было видно – и раньше евреи и арабы очень редко одной компанией шли, беседуя, ну а теперь, строго меж собой кучкуются, и дистанцию блюдут, не меньше трех метров. Это еще до того началось, как террор, взрывы и стрельба. У нас в Хайфе поспокойнее, но и то, заметно, люди на улице как при угрозе обстрела себя ведут, по сторонам оглядываются в тревоге, стараются не задерживаться на открытых местах. Хотя не было у нас такого, как в Иерусалиме у Яффских ворот или Аль-Аксы – но случалось, что на одиночных прохожих-евреев нападали толпой и били, и убивали. Так что мы с базы выходили – не меньше, чем по двое-трое, и с оружием.