Вперед, на Запад!
Шрифт:
— Неужели и Франк тоже так думает? — произнесла мистрис Лэй наполовину про себя. Но ее сыновья поняли, что она хочет сказать.
Воинственную жизнь Эмиаса она приняла как грустную необходимость. Но чтобы и Франк также сделался человеком крови — с этим ее сердце не могло примириться. Слишком ужасным казалось соединение его ума с ужасами и резнею войны. И, хватаясь за последнюю надежду, она ответила:
— Наконец Франк должен спросить разрешения королевы, и, если она разрешит, как могу я противоречить?
На этом беседа грустно оборвалась.
Разрешение Франк получил. Мать с сыновьями вернулись в Байдфорд и принялись за работу. Франк закладывал ферму. Билль Карри делал то же (ему осталось от матери небольшое имущество). Старый Солтэрн снарядил прекрасный корабль в двести тонн и, сверх того, дал пятьсот фунтов на его оборудование. Мистрис
День за днем Эмиас и старый купец являлись на корабль, наблюдая собственными глазами за установкой каждой снасти и каждого паруса. Карри занимался набором рекрутов и оказался благодаря своим шуткам и щедрости лучшим из вербовщиков. В то же время Джек Браймблекомб вне себя от радости ковылял за ним из таверны в таверну, с одной набережной на другую и так горячо проповедывал, что Эмиас мог заполучить полтораста забубенных голов в первые же две недели.
Но Эмиас лучше знал, что ему нужно. Он твердо решил не брать никого, кроме испытанных людей; и, потрудившись как следует, он их раздобыл. Лишь одного повесу принял Эмиас в свою команду. Звали его Парракомб. Он был школьным товарищем Эмиаса и сыном байдфордского купца. Это был один из тех людей, которые «не бывают врагами никому, кроме самих себя». Красивый, ленивый, неглупый малый, он употреблял приобретенные им в школе поверхностные познания преимущественно на сочинительство песенок. Пропив все, что было ценного в доме, он в припадке раскаяния проклял пьянство и замучил Эмиаса просьбами взять его в море. Впоследствии он сделался таким же хорошим матросом, как все остальные, но жестоко скандализировал Джека Браймблекомба всевозможными еретическими рассуждениями.
Однажды, вскоре после того, как Эмиас согласился дать этому старому товарищу место на корабле, Эмиаса, направлявшегося по делам в Аппельдор, остановили у дверей маленькой гостиницы «Привал моряков». Его просили извлечь оттуда бедного Билля Парракомба, который (несмотря на свою клятву) напился и буянил, угрожая смертью хозяйке и всей ее родне. Эмиас вытащил его за шиворот и повел домой в Байдфорд. По дороге Билль рассказал ему длинную и запутанную историю. Какой-то бродячий цыган встретил его сегодня утром на песках близ Боазиса, предложил погадать ему и предсказал ему много денег и почестей; потом заманил его в «Привал моряков» и стал играть с ним на выпивку, при этом Билль все время выигрывал и, разумеется, сейчас же пропивал свой выигрыш. Затем бродяга начал задавать ему всякие вопросы относительно предполагаемого путешествия «Рози», и на многие из них, — признался Билль, — он ответил прежде чем распознал намерение молодца, после чего тот предложил, ему большую сумму денег, чтобы он сделал какую-то отчаянную гадость, но какую именно — убить ли Эмиаса, или проткнуть дно славного корабля «Рози», или поджечь Торридж посредством черной магии — он не помнит. Эмиас счел три четверти этой истории пьяным вымыслом и удовлетворился, добившись приказа о смещении хозяйки за укрывательство бродяг цыган, что было тогда тяжким преступлением, ибо одежда цыган была излюбленной маской иезуитов и их лазутчиков. Она, разумеется, утверждала, что никакого цыгана не было. При этом Эмиас воспользовался случаем спросить, что стало с подозрительным папистским конюхом, которого он видел в «Привале моряков» три года тому назад. К своему удивлению, он узнал, что этот конюх исчез в день отъезда дона Гузмана из Байдфорда. Очевидно, тут скрывалась какая-то тайна, но ничего определенного нельзя было доказать. Хозяйка была уволена с выговором, а Эмиас, сильно выбранив Парракомба, скоро забыл всю эту историю. Во всяком случае, Парракомб не мог рассказать цыгану (если таковой существовал) ничего важного, так как основная цель путешествия (как было принято в те времена из страха перед иезуитами) тщательно сохранялась втайне самими искателями приключений, и, исключая Иео, никто из команды не подозревал, что корабль идет в Ла-Гвайру.
А Сальвейшин Иео?
Сальвейшин на несколько дней почти взбесился от внезапной надежды отправиться на поиски своей малютки. Но у старика была практическая сметка, и он настоял, чтобы его послали в Плимут найти матросов.
— Там есть много людей со старого «Пеликана» и с «Миньоны» капитана Хаукинса, которые знают Индию так же хорошо, как и я, и мечтают туда вернуться. Там есть Дрью — он лучший штурман Западного края. Вы обещали ему взять его с собой в первое же ваше плавание.
Иео уехал в Плимут и вершился с Дрью и двадцатью старыми морскими волками. Один взгляд на их лица, когда Иео гордо ввел их в «Корабельную таверну», показал Эмиасу, что они — из того материала, какой ему нужен. В лице этих людей вместе с четырьмя молодцами из Северного Девона, ходившими с ним вокруг света на «Пеликане», Эмиас получил запасную силу, на которую мог положиться в беде. А что беда может случиться, он хорошо понимал.
15 ноября 1583 года от набережной Байдфорда отошел по направлению к Аппельдорскому пруду высокий корабль «Рози» с сотней людей на борту, с обильным количеством говядины, свинины, сухарей и доброго эля (в то время в море всегда брали эль), с четырьмя кулевринами на верхней палубе и с таким количеством мушкетов, пищалей, луков, копий и мечей, что, по общему мнению, никогда еще не выходил из гавани корабль, который был бы так хорошо снаряжен.
Глава пятнадцатая
КАК ОНИ ПРИСТАЛИ К БАРБАДОСУ И НИКОГО ТАМ НЕ НАШЛИ
Земля! Земля! Земля!
Да, там, далеко на юго-западе, подле заходящего солнца, была земля — длинная синяя полоса, отделяющая пурпурное море от золотого неба. Наконец земля со свежей водой, охлаждающими плодами и свободным пространством для скрюченных, искалеченных цингою людей.
И здесь же может быть золото, золото и драгоценные камни и все богатства Индии. Кто знает? Почему бы и нет? Старый мир действительности и прозы остался на тысячу миль позади, а впереди и вокруг было царство чудес и сказок, бесконечных надежд и возможностей.
Прошло несколько минут, радуга заката поблекла. Изумруды и топазы, аметисты и рубины сменились серебристо-серым полусветом. Еще немного, и, властвуя над морем, сквозь темную сапфировую глубину поднялась луна.
— Это должен быть Барбадос, ваша милость, — сказал Дрью, штурман, — если только мои вычисления меня не обманывают.
— Барбадос? Я не слыхал о нем.
— Очень возможно, сэр. Но Иео и я были здесь с капитаном Дрэйком, а я был еще после того с капитаном Барлоу. Здесь на юго-западе, мне помнится, есть хорошая гавань.
— И никаких испанцев, каннибалов и диких зверей, — сказал Иео. — Настоящий сад лежит посреди моря. Я слышал, как капитан Дрэйк говорил, что следовало бы заселить его.
— Теперь я припоминаю, — ответил Эмиас, — что он говорил о каком-то острове в этих местах. Ну что вы скажете, друзья? Самое лучшее, что мы можем сделать — это провести здесь несколько дней и дать нашим больным поправиться, прежде чем мы достигнем Испанского моря и примемся за работу.
Решение было объявлено и радостно принято командой. Почти до самого рассвета они плыли вдоль южного побережья острова и нащупывали дорогу в бухту, где ныне стоит Бриджетстаун. Все глаза были пристально устремлены на низкие лесистые холмы, залитые лунным светом, усыпанные миллионами танцующих звезд — огненных мух. Все ноздри жадно впивали Душистый запах, который несся с земли, сотканный из ароматов тысячи цветов. Все уши радостно слушали после однообразного журчания волн жужжание насекомых, шорох листвы и жалобные крики береговых птиц, наполняющие тропическую ночь шумной жизнью.
Наконец корабль остановился, канат прогремел через клюз. [117] А затем все позабыли о том, что на острове могут быть испанцы или туземцы, — из каждой груди инстинктивно вырвалось «ура». Бедному Эмиасу стоило большого труда отговорить матросов немедленно ехать на берег: они хотели высадиться, несмотря на темноту и несмотря на то, что до утра оставалось всего лишь два часа.
Наконец встало солнце, и его горизонтальные лучи заблестели на гладких стволах пальм, преломились радугой сквозь пену на коралловых рифах и далеко позолотили пустынное плоскогорье. Длинная вереница пеликанов с криком полетела к морю. Жужжание насекомых усилилось. Тысяча птиц разразилась ликующими песнями. Легкий голубой туман пополз вверх и исчез, сменившись ослепительным светом. Береговой ветер, который всю ночь освежающе дул на море, замер в неподвижном покое, и тропический день начался.
117
Клюз — отверстие в носовой части корабельного борта, в клюзах проходит якорная цепь.