Вперед в прошлое 5
Шрифт:
— Продавать вы его уже два года собираетесь, на запчасти. Слышал, что за десять тысяч. Я плачу тебе десятку, и телек мой.
Мама округлила глаза, но я не дал ей возмутиться.
— И еще. Ты говоришь — распоясаемся. Как это проявляется? Я ни одной четверки еще не принес, у меня проявились друзья и авторитет в классе. Над Борей перестали насмехаться.
— Паша, — уперла руки в боки она, — телевизор рабочий, какие десять тысяч? За тридцать заберут!
— А кто его чинил? Мама, твое решение несправедливо. Ты собралась продавать его за десять тысяч, я его починил. Получается,
Из спальни высунулся Борис, пока за нашей перепалкой он наблюдал молча.
— Так что плачу тебе десять тысяч и забираю его. Все. Разговор исчерпан.
— Может, ты все из дома вынесешь? — возмущенно воскликнула она. — Там вам нужнее, да? Дружкам твоим!
— Мама, как тебе не стыдно! — сказал Борис.
— Мне? — взбеленилась она. — Мне должно быть стыдно, что вы вещи из дома начали выносить? Как отец ушел, так совсем страх потеряли!
Основная часть моих денег хранилась у бабушки. Немного — в ящике под телеком, оттуда мама брала на еду. Часть я держал в ящике письменного стола, а остальное — за обложкой фотоальбома с моими детскими фотографиями. И сейчас меня посетила мысль, что мама могла распотрошить ящик, решив, что деньги развращают детей, и нечего нам их иметь. И ничего, что эти дети заработали ей на операцию, на еду и себе на вещи. Странно у нее голова работает. Родитель должен быть строгим! А вот как сделать, чтобы строгость не переходила в маразм, она не понимает.
Видимо, пожаловалась подругам, что дети распустились. Те посоветовали держать нас в строгости, и наплевать на здравый смысл! Я метнулся к заначке, пересчитал баксы: шестьдесят двадцатками и пятерками, нормально. Отсчитал десять долларов, отнес маме на кухню.
— Вот, покупаю телек на запчасти.
Она смахнула деньги со стола и использовала тяжелую артиллерию: закрыла лицо руками и разрыдалась, так жалобно всхлипывая, что аж сердце защемило. Но поддаваться на провокации я не собирался, пришел в детскую и обратился к Борису:
— Ну зачем вставлять палки в колеса, просто чтобы показать: я главнее? Ну тупость же!
Брат промолчал.
— Борь, что там с твоим конкурсом? — спросил я, меняя тему.
— Сказали, все завтра, — вздохнул он. — Тупо не успели вывесить работы. Воскресенье ж было.
— Волнуешься?
— А то!
С деланно-несчастным видом мама прошествовала в свою комнату и заперлась там, а я отправился на кухню и пообедал. Потом выгнал брата из-за стола, чтобы сделать черчение. Наблюдая за мной, он спросил:
— Ты собираешься перенести телек в подвал? А зачем? Там же антенны нет, кабель тянуть надо.
— Увидишь, тебе понравится. — Я подмигнул.
— Видик? — Он аж подпрыгнул на диване.
— Увидишь, — не сдал планы я, глянул на часы. — Еще сорок минут, и увидишь.
Кабанов пришел на пятнадцать минут раньше — из окна кухни я заметил, как он ходит туда-сюда, не решаясь подняться. Увидел шагающего сюда Илью, оживился, и к подъезду они направились вдвоем.
К этому моменту мы с Борисом вынесли «Рекорд» с балкона в коридор и включили через стабилизатор напряжения. Телек работал. Но как подключать приставку, я представлял весьма условно.
Борис побежал открывать, едва заслышав шаги на лестничной клетке, вытаращился непонимающе на моих одноклассников.
— Проходите, — крикнул я.
Кабанов вошел первым, достал из пакета приставку в коробке и долго ее распаковывал, трогал с такой тоской, как любимую женщину, которая выходит замуж за другого. Незаметно для Бориса я сунул деньги Илье, того перекосило.
Мы ждали, особенно — Борис, сообразивший, что к чему, и пританцовывающий от предвкушения.
Наконец Кабанчик закончил и замер с приставкой в руках:
— Что дальше?
— Проверять будем.
Пока Илья, кривясь, отсчитывал деньги Кабанову, который еще не решил, радоваться или печалиться, я обошел телек, сунул штекер в антенный разъем — замерев в предвкушении, мы уставились на экран, по которому побежали горизонтальные полосы.
— Это че? — спросил Борис. — Не работает?
— Ищет частоту, — без особой уверенности сказал Кабанов. — Но что-то долго.
Борис смотрел на эти полосы, разинув рот, и с каждой секундой надежда облетала с его лица, проступали обида и разочарование.
— Сильно старый телек, — предположил Кабанов.
— Какой, нафиг, канал? — воскликнул Илья, обошел телек, почесал в затылке. — Тут поможет только молоточек, долото и такая-то мать.
— Зачем? — вскинул брови Борис.
— Шутка! Отвертку несите, на всякий случай. Пока не сообразил, что и куда.
Забавная штука — память. Мозг избавляется от ненужного, но по-своему трактует нужность того или иного воспоминания. Сознательно я выбирал бы иначе. Детство я-взрослый помнил размыто и урывками, а так чтобы какие-то детали — нет. Приставку мы подключали, помнится, у Ильи, в одиннадцатом классе, но не помню каких-либо проблем. Впрочем, просто не помню. Сейчас память существовала двумя пластами — нынешняя и другая, о неслучившемся.
— Тут тупо нет поиска каналов, — сказал я. — Надо вручную.
Мы уставились на железку оси переключателя. Ручка давным-давно канула в небытие, и вручную было никак не переключить.
— Борь, плоскогубцы принеси, — попросил Илья.
Брат кивнул и рванул на кухню, вернулся с плоскогубцами, ручки которых были обмотаны изолентой.
— О, и не шарахнет, — пошутил Илья.
У меня аж за грудиной защемило от волнения. Если о видике я мечтал, то приставку мне просто хотелось, но было ясно, что это игрушка, родителям от нее пользы нет, и я не тешил себя иллюзией. И вот она у меня в руках. Точнее, она — моя! Еще шажок — и… Но шажок длился, длился и длился.
Илья сосредоточено щелкал переключателем, помехи не исчезали. Борис мельтешил вокруг, переживал, как за живого под ножом хирурга. Кабанов чесал в затылке, а пока я соображал, что делать, в моей памяти передрались события прошлого и будущего, и я никак не мог их систематизировать.
Мысли крутились вокруг того, что у переключателя каналов не просто так такой тугой ход, потому что он механически переключал…
Щелк. Щелк. Щелк.
— Е-е-е! — взревели друзья хором, и я увидел на экране строки текста, перечеркнутые помехами.