Впереди - Берлин !
Шрифт:
Штаб армии в этот вечер разместился в маленьком поселке Шенфельде, южнее Мюнхеберга. Михаил Алексеевич Шалин с тревогой наносил на карту обстановку. С севера, с запада, с юга - будто подковой охватил противник вырвавшуюся вперед армию.
Но армия продолжала продвигаться на запад. Теперь на ее пути потянулись леса, горевшие от залпов "катюш", от авиационных бомб и снарядов. Пламя полыхало на десятки километров и закрывало половину неба. Обойти его было невозможно: с флангов дорогу преградили озера. Гвардейцы пошли напрямик.
Наш бронетранспортер двигался
Вскоре ехать стало невозможно, пришлось слезть и идти пешком. В двух шагах не видно ни зги.
– Убьют - не узнаешь откуда.
– Катуков прикрыл рукавом воспаленные от дыма глаза.
На дороге то и дело мы натыкались на следы лесного боя. Вот у поворота валяются обломки автомашин: кузов и кабину разнесло фугасом в мелкие щепки, оторванные колеса отбросило на полсотни метров. Неосторожный шофер чуть свернул с колеи на обочину - и его настигла коварно замаскировавшаяся смерть. Недалеко отсюда - раздавленная фашистская батарея кинжального действия.
Катуков чуть не зацепился ногой за проволоку, переброшенную поперек дороги. Один конец ее уползал направо от просеки к мине. По другую сторону, в кустах, валялся труп смертника. Его выброшенная вперед рука как бы в последнем усилии пыталась втянуть прицеленную мину за проезжую колею. На узкой просеке достаточно подбить головную машину - и вся колонна встанет. Но очередь автоматчика успела оборвать жизнь фашиста в последнее мгновение.
Впереди - черная стена дыма. Упавшие деревья чадят, дым дурманит голову. Наша одежда начинает тлеть. Скоро ли будет конец этому пожарищу?
Кажется, что движемся бесконечно долго. Иногда приседаем, чтобы у самой земли разглядеть дорогу под черными клубами дыма. Перешагиваем через трупы, обходим обгорелую коробку танка: это дело рук смертника-фаустника, которого тут же, на дороге, сразила пуля нашего автоматчика.
Бой слышится все ближе и ближе. Дорога вынырнула на небольшую полянку. В центре ее - несколько санитарок с ранеными, рядом - бронетранспортер. В нем даже издали можно заметить подвижную фигуру Бабаджаняна. Закопченный, в обгорелом комбинезоне, он торопливо спешит нам навстречу.
Подбежав к нам, Бабаджанян вместо рапорта раскрывает ладонь и показывает исковерканный, пробитый пулей орден Красного Знамени.
– Вот. Наповал! Лучшего начполитотдела бригады Федора Евтихиевича Потоцкого.
Боль сжала мое сердце. Умницу, храбреца, настоящего коммуниста, прошедшего невредимым десятки боев, смерть настигла у ворот Берлина. Еще две-три недели и наступит великое счастье победы! Но пока приходится платить за нее: гибнут самые дорогие люди.
– Как это случилось?
– спрашивает Катуков.
– Только что сам начал слушать раненых, которые вынесли его тело. Пройдемте к ним.
Гибель Потоцкого была так же самоотверженна, как и его жизнь. Эсэсовский карательный отряд, отбив у наших разведчиков село, приступил к расстрелу местных жителей за то, что они выбросили белые флаги. Узнав об этом, Потоцкий поднял бойцов в атаку и спас немцев - стариков, женщин и детей. А сам погиб в этой схватке. :
– Разрешите
– раздалось вдруг рядом. Мы и не заметили, как подошел Помазнев - тоже черный, в обгорелой одежде, но с сияющими глазами.
– Что?
– вскинулся Бабаджанян.
– Мост в междуозерье захвачен. Бригада переправляется на тот берег. Батальон Пинского пошел на Карлхорст.
Карлхорст был пригородом, по существу, уже окраиной Берлина.
– И мост стоит целый?
– Бабаджанян внимательно, даже недоверчиво вглядывался в лицо Помазнева.
– Так точно. С тыла его взяли. За дымовой завесой.
– Помазнев показал рукой на горящий лес.- Гусаковский незаметно переправил на ту сторону батальон амфибий. Мост охранялся батареей, двумя танками и ротой фаустников. Они не ожидали, что наши явятся к ним со стороны Берлина. Пикнуть не успели! Гусаковский послал меня скорее вытащить бригаду с этого пожарища: за мостом нет огня.
Командир корпуса немедленно стал отдавать распоряжения о переправе. Берлин был совсем рядом!
– Что это у тебя за иностранцы?
– спросил удивленно Катуков у Бабаджаняна, заметив странную группу, стоявшую за бронетранспортером полковника.
– Ах, эти... Разрешите представить вам японского консула в Берлине со всем штатом, - отрапортовал командир корпуса.
Представитель микадо при дворе фюрера оказался маленьким, щуплым, глаза его скрывались под большими роговыми очками. Вначале он выглядел перепуганным и все твердил на ломаном русском языке: "Ми - друзья, ми - союзник". Здесь мне пришлось вести себя как дипломату: вежливо приветствовал японца, хоть сам в это время думал: "Как же, знаю, знаю таких союзников, на Халхин-Голе встречались. И довелось же ему попасть именно в "монгольскую" бригаду Гусаковского!.."
Успокоившись насчет собственной участи, господин дипломат стал заботиться о семье:
– Жена спасать, жена!
– Чья жена?
– Мой жена. Домик... э, как это, посольство... не это...- и он изобразил звук выстрела.
Бабаджанян успокоил его:
– Русский солдат в безоружных женщин не стреляет.
Историческая задача
Поздно вечером 20 апреля в штабе армии была получена радиограмма: "Катукову, Попелю.
1-й гв. танковой армии поручается историческая задача первой ворваться в Берлин и водрузить знамя Победы. Лично вам поручаем организовать исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу не позднее 4-х часов утра 21.4. любой ценой прорваться на окраину Берлина.
ЖУКОВ, ТЕЛЕГИН"{8}
Подобная же телеграмма была получена и во 2-й танковой армии. Выполняя указание фронта, 1-я и 44-я бригады нашей армии устремились к Берлину.
Наутро в штаб вбежал начальник санитарной службы армии и, задыхаясь, в спешке доложил:
– Все легко раненные офицеры и солдаты убежали из госпиталей в свои части. Дурной пример им подал секретарь партийной организации Павловцев!
– Как допустили?! Где была охрана?
– незаметно подмигнув мне, спросил Катуков.