Впереди разведка шла
Шрифт:
То, что мы увидели на территории элеватора, трудно описать. От руин и воронок тянуло едкой гарью, в стенах построек — огромные рваные бреши. Снаряды превратили в груду щебня двухэтажное здание конторы, ребрами светились почерневшие остовы вагонов, большой сарай выглядел, как решето. На битом кирпиче, крошеве камня-ракушняка валялись исковерканные автоматы и противотанковые ружья, спирали пулеметных лент, обрывки тельняшек, простреленные фляги, сгоревшие дымовые шашки, окровавленные куски бинтов...
Среди
Опоздали! Пробейся мы к десантникам чуть раньше, этих ребят лежало бы на обожженной земле гораздо меньше...
Но то, что они сделали,— верх человеческих возможностей! На каждом метре портового двора валялись трупы гитлеровцев, здесь и там навеки застыли громадины танков с установленными на башнях огнеметами, перевернутые повозки...
Несколько дней спустя взятый в плен обер-лейтенант на допросе признался: «Командование Николаевского гарнизона было весьма обеспокоено тем, что за короткий срок был разгромлен целый батальон...» А это — до семисот вражеских солдат и офицеров!
Среди развалин мы заметили... женщину. Она, спотыкаясь, что-то искала среди обломков здания, останавливалась, хваталась руками за голову. Заметив нас, подошла, уставилась застывшими зрачками. Мне показалось, что она не в своем уме. А может, так оно и было... Постояла, затем цепко схватила Алешина, потянула за собой. У подвала, уронив голову — то ли поседевшую, то ли присыпанную пылью от штукатурки,— лежал десантник в обгорелом и иссеченном осколками ватнике. Алешин поднял его на руки, вынес к нам, осторожно опустил на землю, кое-как перевязал грудь. Потом под голову положил найденную противогазовую сумку.
Раненый судорожно хватал воздух, по-видимому, наглотался дыма от шашек, которыми немцы забрасывали моряков. Пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта пошла кровь. И затих.
Мы молча сняли шапки.
А из ближайших улиц к элеватору опасливо потянулись жители.
Их обогнало несколько наших бойцов...
Теперь я вел разведчиков к Варваровскому мосту. В сторону реки стремились и мы, и гитлеровцы, чтобы через переправу выскочить из города на Одесское шоссе. Нам же нужно было сохранить мост любой ценой.
Николай Мосягин связался с капитаном Козловым, который находился где-то в районе железнодорожного вокзала. На этот раз рация сработала безукоризненно. Доложил обстановку и свое решение идти вдоль реки — в прибрежных кустарниках и овражках легче укрыться от наблюдателей.
Направил бинокль на мост. Он еще цел. Взрывать его противнику нет пока никакого резона, ибо со стороны города немцы нагнали туда массу всевозможной техники, к мосту неудержимо стекались толпы немецких и румынских солдат.
Мы буквально скатились вниз по прибрежному откосу... и попали под огонь вражеского пулемета.
Моментально сработала мысль: единственный выход — подлезть под свайный деревянный причал.
Конец марта, вода холоднющая, обжигающая. Словно тисками, сжало тело. Чем дальше заходили в воду — где по пояс, а где и по шею,— тем больше немели ноги, тяжелели, словно к ним подвесили гири.
Багаев, материвший весь личный состав святителей, вдруг затих. Оказывается, рукой задел за что-то выпуклое, скользкое.
— Мина! — выдохнул.
Да, это прибило к причалу одну из мин, которые немцы ставили на случай появления наших военных судов. На сей раз пронесло... Но у меня между лопатками — будто изморозь выступила.
Выбрались из-под дощатого причала, нашли выгодное место для наблюдения. Теперь весь мост был как на ладони, рядом.
А у переправы творилось невообразимое: подъезжали штабные машины, повозки, подскакивали мотоциклисты... Крики, ругань, свист. Кто-то истошно орал: «Хальт ден рохен! Марширен, думмес фи!»*.
* Заткни глотку! Марш, скотина! (нем.)
Немецкие солдаты сцепились с румынами. Представители «высшей расы» бросились на союзников с кулаками, отстаивая свое право первыми драпать к Одессе.
Пробка постепенно рассасывалась, а те, кому не удалось улизнуть, отхлынули назад — по набережной ударили наши пулеметы. Гитлеровцы ответили не менее плотным огнем. Потом на отлогом берегу фонтаны земли подняли вражеские мины. Мы хорошо видели, как первые ряды наступающих залегли, остальные попятились назад.
— Где же наши самоварники, едят их мухи! — стукнул кулаком об землю Алешин.
Его словно услышали на расстоянии минометчики, точно накрыли цели, затем перенесли огонь чуть ниже по вражеским автоматчикам, засевшим у подхода к мосту. А на нем уже задвигались какие-то серые фигуры. Видимо, саперы готовили переправу к взрыву.
Я выхватил пулемет у Ермолаева, полоснул очередями по минерам. Те бросились в укрытие...
— Наши! Наши! — поднялся во весь рост Аверьянов и подбросил шапку вверх.
Прямо на нас бежали — я сразу их узнал — разведчики капитана Субботина. С ними — несколько незнакомых бойцов.
— Вы кто, братцы? — спросил тяжело дышавших пехотинцев.
— Из гвардейского полка Свиридова!
Мы недоуменно переглянулись.
— Что пялите глаза? У вас командир корпуса Свиридов, а у нас комполка с такой же фамилией...
Гитлеровцы отбивались с удвоенной яростью. Они уже знали — мост им не проскочить и он вот-вот взлетит на воздух.
Наступила критическая минута. Возникло опасение, что пока артиллеристы будут «щупать» позиции противника, саперы успеют подорвать мост. Те уже переползали на безопасный для них конец сооружения.