Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины
Шрифт:
– Да, – коротко ответила она и прикрыла глаза. Путь до «Останкино» оказался неблизкий, и было время еще разок прокрутить в голове весь текст. И попытаться успокоиться тоже.
– Господи! Боже мой, это же просто что-то невообразимое! – воскликнул продюсер шоу, когда Олеся вошла в павильон с декорациями – на этот раз не наспех смонтированными, чисто символическими. На этот раз реальное кино стояло перед ней и ожидало только появления людей… нет, не людей, актеров, чтобы вдохнуть жизнь в этот плоский, двухмерный мирок из картона и тряпок.
– Мы подумали, такой образ может подойти, – пробормотала Олеся, не зная, как именно трактовать реакцию продюсера. Молодцы? Огурцы? Или, напротив, натворили черт знает
– Пройдитесь по месту, – строго скомандовала девушка, отвечающая за костюмы. Олеся послушно зашла в зону операторской съемки. Страх и паника стучались, бились жилкой у виска, но, как только она переступила линию, обозначавшую начало кадра, она вдруг вспомнила все те отражения в зеркале, что ловила, пытаясь ухватить уникальный образ… Олеся забыла, что надо бояться. Она огляделась, затем достала из кармана большой черный с розовым (тоже Анна сделала) мобильный телефон и принялась ходить по декорации, изображая нетерпение – словно она звонит кому-то, а этот кто-то не берет трубку. Олеся подходила к шкафам и открывала их, а затем закрывала. Она играла вещами, она даже пнула мусорку, из которой выпали какие-то бумаги, а потом умудрилась запинать эти скомканные клочки обратно, словно бы они были маленькими футбольными мячами.
– Хорошо. Это неплохо. Давайте пройдемся по тексту. – Кто-то из-за стола напротив сцены прервал Олесину демонстрацию и потребовал, чтобы включили полный свет. Из гримерки пришел актер, играющий следователя. Олеся хотела было поздороваться с ним, даже улыбнулась, но следователь демонстративно смотрел мимо нее, словно она была пустым местом.
– Что еще? – возмутилась женщина с красной папкой в углу. Кто она? Отвечает за кастинг? Олеся многое бы дала, чтобы уже сейчас разобраться в отношениях, которые сложились тут, на площадке. Или чтобы хотя бы знать, кто есть кто.
– Мне кажется, это глупо! – произнес Следователь, слегка кивнув в сторону Олеси. Сам он был одет в серый, идеально отглаженный костюм. Эдакий пример для подражания, человек с плаката «Холодное сердце и чистые руки». Или как там еще… Пример для подражания, без сомнений, уже смекнул, каким блеклым он будет рядом с такой вот Экспертшей.
– Глупо? – взвизгнула женщина. – А байкер с тату был не глупым?
– Мне уже все равно! – И Следователь взмахнул рукой и убрал челку с лица. Красивое лицо сильно портила злость, которая буквально сочилась и переливалась через край. Но стоило включиться камере, стоило прозвучать слову «мотор», Следователь трансформировался и превратился в друга-соратника, единомышленника и практически брата родного. И только по тому, как он старательно и методично пытался перекрыть Олесину камеру, с которой «брали» ее планы, можно было сказать, как сильно он «рад» ее появлению.
Играл он, надо сказать, неплохо. Олеся просмотрела с десяток серий, и именно этот Следователь, с которым ее сейчас поставили в пару, нравился ей больше других. Но теперь она, конечно, не скажет ему об этом. Не стоит – он только решит, что она пытается подлизаться к нему. Лучше она будет просто играть.
– Стоп! – в очередной раз скомандовал режиссер и переглянулся с продюсером. Тот кивнул, и пробы закончились. Олеся оглянулась, посмотрела на часы и поняла, что они пробыли под камерами больше часа. Это был хороший знак, очень хороший, но она боялась даже думать об этом. Где-то в середине проб ее все же переодели и перекрасили – переделали образ на манер какой-то наркоманки и заставили все время нервно курить во время разговоров. Следователь явно ненавидел табачный дым, и Олеся предположила, что эта часть проб была своего рода маленькой местью со стороны женщины с красной папкой – той, что отвечала за кастинг. Обычная жизнь обычного проекта – все ненавидят друг друга и собачатся, но мечтают, чтобы все это – бесконечный балаган и позерство на потеху публике – длилось вечно.
– Это неплохо, совсем неплохо, – кивнул режиссер, поймав невольно брошенный Олесей взгляд. Она клялась, что не будет делать этого. Не станет заглядывать в глаза принимающих решения, как одинокий голодный щенок. Глаза предавали ее, искали ответа, скользили по лицам людей, которых она не знала.
– Я рада, – пробормотала Олеся и снова посмотрела на часы, просто чтобы оторвать взгляд от стола с бумагами.
– Нам, возможно, потребуется и третья проба.
– Не вопрос, – кивнула Олеся, а затем добавила: – Только предупредите меня, а то по вечерам у меня могут быть спектакли.
– Играете в театре? – раздался тихий женский голос. Олеся обернулась и увидела высокую, очень худую женщину в черном брючном костюме. Она стояла, небрежно и изящно облокотившись на стену. Олесе стало интересно, как ей удается балансировать на этих безумно, ненормально длинных шпильках. Но женщина стояла и не шевелилась, разглядывала Олесю. Скорее всего, она только пришла или, возможно, стояла в темноте у стены, пока шли пробы, и Олеся ее не заметила раньше. А теперь почему-то женщина в черном показалась ей смутно знакомой. Впрочем, именно таких – высоких, тощих и высокомерных – было буквально полным-полно в «Останкино». В любой комнате. У любой стены.
– Да, играю, – ответила Олеся.
– А как вас зовут? – спросила черная женщина, словно хотела вспомнить, где могла видеть. В каком спектакле. Ни в каком. Никогда человек на ТАКИХ шпильках не пойдет на спектакль любительского театра. Но надо держать марку.
– Олеся… – Тут она впервые запнулась и застряла на этом месте. Женщина удивилась, но спокойно дождалась ответа. – Олеся Померанцева.
– О! – Женщина слегка взмахнула рукой, кивнула, но больше ничего не сказала, повернулась и вышла в коридор. Оказалось, что и без поддержки стены черная женщина прекрасно балансирует на своих ходулях. Канатоходка, мать ее. Могла бы хоть что-то сказать, в самом деле. К примеру: «О, кажется, я где-то слышала эту фамилию». Или: «О, надо будет запомнить». Женщина в черном сказала просто – «О!». С другой стороны, скорее всего, она просто поняла, что никогда не слышала об этой актрисе, как и о миллионе других, ежедневно заполняющих собой все студии, все сцены и просто подворотни этого бесконечного города-вампира. Олеся встряхнулась и выкинула черную женщину из головы. А вскоре и сама уехала, запихнув шмотки эмо в рюкзак.
Было поздно, куда позднее, чем она рассчитывала. Простые джинсы, свитер, куртка-пальто в красную клетку. Напряжение последних дней дало о себе знать, и Олеся вдруг заметила, что у нее из глаз текут слезы. Текут сами собой, без особых усилий с ее стороны. Она могла бы остановить их, если бы захотела. Но не стала этого делать. Розовая полоска в волосах поблескивала каждый раз, когда Олеся проходила под ярким белым светом уличных фонарей.
Странное дело, в движениях Олеси, в ее дерганости и совсем не свойственной ей жесткой складке в уголках губ – во всем этом все еще оставалось очень много от образов из домашнего зеркала. Должно быть, это было не так уж легко – сбросить в одночасье личность, которую ты старательно нацепляла на себя, как латексный костюм. Натягивала, натягивала и теперь застряла. Олеся не хотела идти домой. Хотела еще немного побыть наедине с собой, снова найти эту точку опоры, центр собственного притяжения, прежде чем вернуться в дом к Померанцеву. И к вопросу, который он обязательно задаст.
– Ну что, взяли? – Максим валялся на ковре перед телевизором, в руке у него удобно расположилась бутылка пива. На полу рядом с ним валялась какая-то книга на итальянском про искусство. Олеся любила его книги об искусстве, там были замечательные картинки. Она бы очень хотела однажды оказаться в Италии вместе с Померанцевым. Чтобы они ходили там, смотрели на дома и улицы, а он бы рассказывал ей все истории, связанные с этими местами.
– Будет еще одно прослушивание.
– Это кто сказал? – Максим лениво потянулся и сделал большой глоток.