Впервые. Записки ведущего конструктора
Шрифт:
Около часа ночи 1 ноября кабина с Лайкой на большом крюке крана медленно поплыла вверх. Руки монтажников бережно подхватили ее, закрепили. Надет головной защитный обтекатель. Ракета готова к отправке на старт.
Переезд Лайка перенесла прекрасно. Но медиков волновал вопрос: при работе регенерационной системы давление в кабине могло несколько возрасти. А лучше, чтобы к старту оно было нормальным, как в лаборатории. Как это сделать? Только одним способом — хотя бы ненадолго разгерметизировать кабину. В ней есть отверстие. Правда, оно герметично закрыто специальной винтовой пробкой. Но оно есть… Открывать его ни в коем случае не полагалось.
Открыть или не открыть? Герметичность проверена? Проверена. Вывернув пробку, мы ее нарушим? Нарушим. А как проверить потом, когда пробка будет на месте? Ракета на старте, кабина там — высоко под небесами. Не знаю, кто больше способствовал решению — или доказывавший его абсолютную необходимость Владимир Иванович, или же «дрогнувший» Сергей Павлович, но оно было таким: поручается лично ведущему конструктору и Юрию Силаеву, слесарю, под персональную особую и т. д. ответственность пробку вывернуть, а потом, когда это будет нужно, поставить на место.
И только тут стало понятно коварство медиков. Они буквально атаковали нас. Особенно старался Александр Дмитриевич.
— Ну, я очень прошу, — наседал он. — Давайте дадим Лайке попить!
— Александр Дмитриевич, побойся бога! Ты же знаешь, сколько хлопот было, чтобы вывернуть пробку, а теперь еще — попить!
Откровенно же говоря, очень хотелось хоть немного скрасить космический быт Лайки. Ведь третьи сутки она была без настоящей воды! Хотя медики и говорили, что вода содержится в пище, но про пищу мы кое-что уже знали. Ну что было делать? Сердца дрогнули. Александр Дмитриевич быстро разыскал большой шприц, — наполнил его водой, надел на него тоненькую резиновую трубочку, и мы поднялись к Лайкиной кабине.
Увидев сквозь иллюминатор знакомое лицо шефа, Лайка проявила все признаки собачьей радости. В пустую чашку кормушки Александр Дмитриевич через трубочку налил немного воды. Лайка попила и благодарно кивнула нам мокрым носом.
Доложили вниз по телефону, что отверстие в кабине открыто, все в порядке, представитель медицины считает, что можно закрывать. О том, что сверх программы проведена «особая операция», решили не докладывать. Это осталось нашим с Александром Дмитриевичем секретом.
Через минут пять получаем указание: «Пробку поставить на место, об исполнении доложить!» Юрий поправляет на себе комбинезон, вытирает руки (впрочем, совсем не грязные). Подчеркнуто серьезно смотрит в мою сторону. Дескать, особое поручение! Но глаза так и искрятся смехом. Мол, что же здесь особенного? И стоило ли руководству заниматься такой мелочью?
— Ладно, ладно! Давай работай!
— Есть работать! — и Юрий в течение минуты тщательно завернул и закрепил пробку.
Тридцатиминутная готовность. На наблюдательном пункте медики, испытатели, инженеры. Почти у всех бинокли. Ярко-белая свеча ракеты на фоне безоблачного голубого ноябрьского неба. Голос из репродукторов громкой связи: «Готовность десять минут… готовность пять минут…» Наконец — минута. И вот — подъем!
Первый раз видел я дневной старт. Прямо скажу: он показался мне менее эффектным, чем ночной. Но днем гораздо лучше видно всю ракету, видно, как она вначале плавно поднимается, как бы раздумывая, лететь или не лететь, затем набирает скорость, ложится на траекторию и уходит, уходит…
При разделении ступеней в небе появлялись красивые расходящиеся концентрические кольца. Говорили потом, что их видели в районе Алма-Аты и еще восточнее. Вероятно, это так, поскольку в Академию наук было прислано много писем с просьбой объяснить необычное небесное явление.
Лайка улетела. А мы бросились к телеметрическим станциям. Ведь там принимается радиотелеметрическая информация. Жива ли Лайка? Как она перенесла взлет, перегрузки, вибрации?
По дороге нам навстречу — «газик». Из него, высунувшись в дверцу и чуть не вываливаясь, машет Александр Дмитриевич. Он поднимает большой палец: все в порядке! Победа! Лайка жива!
Вскоре медики расшифровали первые строчки телеметрической информации. И очень довольный Владимир Иванович тут же доложил государственной комиссии и Сергею Павловичу о поведении Лайки, о ее состоянии на наиболее трудном с биологической точки зрения активном участке полета — при подъеме ракеты. На Лайку действовали перегрузки, далеко не равные привычным земным. А вибрации? А грохот двигателей?
Расшифровка информации показала, что вначале Лайка противостояла увеличивающемуся весу своего тела, двигалась. Но вскоре она уже не смогла бороться с навалившейся на нее силой. Ее прижало к полу кабины. Сразу после старта у Лайки возросла частота сердечных сокращений по сравнению с предстартовой примерно в 3 раза. Кардиограмма не показала болезненных признаков. Увеличилась и частота дыхания. Медики объясняли это тем, что от действия перегрузок движение грудной клетки стало затрудненным, отчего дыхание сделалось более поверхностным и частым. В общем же, подводя первые итоги, можно было сказать, что и взлет, и выход на орбиту Лайка перенесла удовлетворительно.
А после — на орбите? Двигатели ракеты перестали работать, перегрузки и вибрации пропали, наступило состояние невесомости. Движения Лайки стали плавными, частота пульса и дыхания снизились. Начала уменьшаться и частота сердечных сокращений. Вскоре она стала такой же, как перед стартом. Лайка жила!
Позже разобралась в полученной информации и группа Сергея Николаевича Вернова. Регистрация ионизированных излучений производилась на высотах от 225 до 700 километров. Данные хорошо согласовывались с теоретическими представлениями о природе космических излучений за пределами атмосферы. Но вот 7 ноября приборы зарегистрировали увеличение интенсивности излучений — она была на 50 % выше среднего уровня. После раздумий ученые решили, что это следствие не очень сильной вспышки на Солнце… Прошло время, и оказалось, что увеличение интенсивности излучений было вызвано электронами внешнего радиационного пояса Земли. Пояса, открытого существенно позже 1957 года американским ученым Ван Алленом.
В растерянности были А. И. Ефремов, А. А. Лебедев и С. Л. Мандельштам. Их прибор, предназначавшийся для исследований коротковолнового излучения Солнца, тот самый, который так смахивал на печь-чудо, дал очень много информации, но анализ ее показал, что прибор фиксировал не то, что от него ожидали, не рентгеновское излучение Солнца. Природа сигналов не была понята. Только в дальнейшем стало ясно, что эти сигналы тоже были вызваны элементарными частицами радиационных поясов.
В летописи освоения космического пространства 3 ноября 1957 года осталось днем историческим. Это был второй шаг в космос, вторая ступень бесконечной космической лестницы. Второй шаг за месяц.