Враг из прошлого
Шрифт:
— Ну как же! Когда-то там был пионерский лагерь, и я проводил в нем свое счастливое пионерское детство.
Во как! Впору там где-нибудь на столбе прибить мемориальную доску: «Здесь проводил счастливое детство великий актер Морковкин, когда он еще не был великим актером Марковским. Охраняется государством».
— Туда далеко плыть, — сказал Алешка. — Димка устанет.
— Я с удовольствием сяду на весла.
— А вы умеете грести? — с недоверием спросил Алешка.
— Я — актер! — с гордостью ответил Морковкин. — Я создавал образы рабочих, ученых, героев, моряков
Как бы он нас не утопил, прочел я в Алешкиных глазах. Создаст убедительный образ утопленников.
Мы, едва не опрокинув лодку, поменялись местами — я пересел на корму, актер взялся за весла. Греб он здорово. Через две минуты я был уже мокрым с головы до ног. А дальний берег ближе не стал.
— Вы устали, — деликатно намекнул я.
— Давненько не брал я в руки весел, — объяснил Морковкин и пересел на мое место.
А я подумал: если он так же «гребет» на сцене, создавая образы, то наше театральное искусство далеко не уплывет.
Я взялся за весла и стал грести изо всех сил, чтобы поскорее согреться и высохнуть. Поэтому мы очень быстро ткнулись носом (лодкиным носом, конечно) в причал.
На причале стоял бородатый Лодочник, будто только нас и дожидался.
— Приветствую вас, — сказал актер, перебираясь, пыхтя, из лодки на причал. — Мы к вам с большой просьбой. Не разрешите мне побродить по руинам моего детства?
— Да можно, отчего же… Только под моим присмотром, не обижайтесь. А то вдруг вы пионера без головы утащите! — Лодочник сам рассмеялся своей шутке. — Привет, хлопцы! Как жизнь молодая? Как рыбалка?
Мы привязали лодку и тоже выбрались на причал.
— Мы с вами пойдем, ладно? — спросил Алешка актера. — Нам тоже интересно посмотреть на ваше детство.
— Нет уж! — отрубил Морковкин. — Оставайтесь здесь. Я хочу со своим детством побыть наедине.
И еще с Лодочником, подумал я. Но, конечно, вслух ничего не сказал.
Мы остались на причале, а Лодочник повел Морковкина на экскурсию по следам прошлого.
От нечего делать мы побродили по причалу, заглянуть в мастерскую не решились, а остановились возле дома Лодочника. Окна у него были распахнуты. На подоконнике лежал бинокль.
Неожиданная мысль пришла мне в голову — не его ли стеклышки сверкнули, когда мы развлекались на берегу?
Я взял бинокль, навел его на наш берег. Блеск! Все как на ладони. Особенно — дом Матвеича. Да вот он и сам — курит на «мостике» и мечтает о дальних плаваниях.
— Дим, ты чего? — Алешка приплясывал рядом, дожидаясь своей очереди. — Куда уставился? Дай посмотреть-то!
Он выхватил у меня бинокль и завертелся во все стороны.
— Круто! Клево! Класс! Изуми-и-и!..
— Хватит, — сказал я и забрал у него бинокль. — Сейчас Лодочник вернется. По шее даст.
— Не даст, он добрый.
Я не удержался и зачем-то взглянул в сторону бывшего пионерлагеря.
В окулярах Лодочник и актер оказались так близко, что я даже удивился: почему мне не слышно их слов. А разговаривали они довольно оживленно. Потом актер передал Лодочнику сложенный вчетверо листок. Тот развернул его, стал рассматривать и что-то еще говорить. К сожалению, я видел в бинокль только оборотную сторону листка. И со смешком подумал: наверное, это охранная грамота на развалины пионерлагеря. Здесь впоследствии будет создан музей имени великого артиста С. Марковского.
Лодочник убрал бумажку в карман, и собеседники направились к причалу. Я положил бинокль на место и сказал Алешке:
— Мне кажется, что Лодочник наблюдает за нами в этот бинокль.
— Ага, — засмеялся Алешка, — чтобы мы всю рыбу в озере не выловили.
Мы присели на лавочку под окном. Нам, честно говоря, надоело ждать. Алешка достал из кармана совершенно расплывшуюся шоколадку. Повертел ее в руках, стал разворачивать.
— Не стоит, — сказал я. — У нее давно срок годности кончился.
Тут послышались голоса, и мы поняли, что Лодочник и артист зашли в дом, продолжая разговор. Мы прислушались, но ничего интересного в нем не оказалось. Кроме того, что, похоже, они познакомились не сейчас, а знают друг друга уже давно.
— Только сделай как следует, — говорил Морковкин. — Ты уже разок крупно подвел меня, не подведи теперь.
— Подвел… Разве я тебя подвел? А то ты не знаешь, кто подвел? Сделаю, не беспокойся.
— Сколько тебе времени надо?
— На эту ерунду? Пары дней хватит. И полдня на покраску.
— Договорились. Послезавтра заеду.
Алешка посмотрел на меня, я — на него, и мы одновременно пожали плечами.
Когда они вышли из дома на причал, мы уже сидели в лодке.
Растроганный свиданием с детством актер спустился в лодку. Лодочник оттолкнул ее и пожелал:
— Три фута под килем.
— И вам три ветра в… спину, — отозвался Алешка. — Вы этого достойны.
Лодочник рассмеялся и долго смотрел нам вслед.
Странное дело — почему-то на обратном пути у меня испортилось настроение. Что-то мешало мне радоваться солнцу в небе, ласковой воде, послушной лодке. Мне даже не доставляло удовольствия чувствовать, как легко входят в синюю воду лопасти весел, как упруго они гонят лодку, как весело и звонко падают с них блестящие капли. Меня даже не смешило, что сидящий на корме, напротив меня, актер Морковкин явно побаивается. Вцепился руками в борта, а лицо у него напряженное. А ведь он и верхом умеет ездить, и шпагой владеет, и пароходы водит.
Вот в чем дело! Вот кто испортил мне настроение. А чем? Безобидный человек. Правда, хвастливый, немного бессердечный, весь в себе и для себя… Лживый! И лживый не только для хвастовства, а для какой-то цели.
Зачем он приходил к дому Матвеича ночью? Почему он делает вид, что незнаком с Лодочником? А «тоска» по пионерлагерю, где прошло его счастливое детство? Я только сейчас вспомнил, что тетушка Тильда рассказывала: он такой талантливый, приехал в Москву из города Баку и с первой же попытки был принят в Институт театрального искусства. Но ведь если он жил в детстве в Баку, он никак не мог быть в пионерском лагере в далекой Тверской области…