Враг мой: Сокол для Феникса
Шрифт:
– Нет! – завопила, но голос больше напомнил бульканье в воде. Князь обернулся, словно заслышал негодование. И до того недобрым он показался, что княжна забилась в припадке ужаса. А лицо Казамира исказилось злобой, и в следующий миг бросился на Любаву мужчина.
– Держи! – мерзкий крик вырвал из оков морока. Любава судорожно распахнула глаза и тотчас захлебнулась холодной водой, в которую нырнула лицом.
Жгучая боль пронзила голову, ворот передавил глотку, и уже в следующий миг княжну дёрнуло назад. Нещадно и резко. Невидимые
– Совсем с дуба рухнула? – ударила в плечо подруга, жадно глотая воздух, словно не княжна, а она под воду уходила.
– Я… – охриплым голосом икнула Любава, – я… не специально… там он был… потом потянулся… и я…
– Дура! – спихнула с себя боярышня Кольнева подругу и встала с мелководья, брезгливо отжимая подол рубах от воды. – И меня чуть не угробила!!! – никак не могла успокоиться от пережитого.
– И кто из них был мой суженый-ряженый? – Любава торопливо из воды выбралась, а когда глянула на берег, где ещё недавно ведьма стояла, там её не обнаружила. Недоуменно глазами поводила в поиске старухи, но та словно канула в лету.
– Э, – удивленно озиралась княжна. – А где Богомила? – даже руками развела. Боянка тоже перестала ругаться и покрутилась:
– Ушла, – предположила несмело. – Не захотела стать свидетелем утопления княжны и её подруги, – вновь напомнила колюче!
– Но я не согласна ни на кого из них! – качнула головой Любава. – К тому же, с такими ранами, как у парня, не выживают! – знающе добавила.
– Вот и отлично, – безрадостно пробурчала боярышня Кольнева. – Стало быть, одним меньше.
– Шуткуешь? – прошипела досадливо. – Второй – не пойми кто, да я от вида его помру прежде свадьбы.
– А другой?.. – по виду подруги и не скажешь, что интересно, просто о чём-то болтать нужно, вот и треплется.
– Казимир, – поморщилась княжна. – Он был супругом сестры моей. Мирославы, покуда она не умерла… – повисло молчание. – Никто! – отрезала хмуро Любава, даже пальцем пригрозив, не пойми кому. – Мне никто их них не приглянулся! – вторила с нажимом.
– Что, и парнишка? – вскинула брови Боянка.
– Дык он мертвец! – упиралась княжна. – Мне что, за мертвеца выходить? – ощерилась зло.
– И ничего он не был мёртвым, – перечила боярышня. – Ежели только вначале таковым показался, – заворчала. – А потом… ничего так… даже хрипел и кровью плевался.
Княжна уставилась на подругу, будто она – нечисть во плоти.
– Что? – недоуменно всплеснула руками Кольнева. Косу растрёпанную на спину смахнула.
– Ты что, – пришло озарение, от которого у княжны глаз нервно задёргался, – тоже их всех видела? – продолжала таращиться Любава. Тут и Боянка перестала рубаху сушить.
– Ну видала, и что с того?! – Тряхнула головой. – Мне же интересно было. Куда ты так зачарованно смотрела, тянулась… Потешно так постанывала: «Нет… нет…», – иронизировала,
– И что теперь? – пропустила мимо ушей издёвку подруги и рьяно принялась выжимать рубаху Любава, пританцовывая у костра. – Думаешь, сероглазый мой суженый? – задумчиво помолчала и уточнила: – Или твой?
– Твой, – но в голосе Боянки не прозвучало уверенности. – С чего мой-то?
– Но ежели и ты высматривала своего, стало быть… – Любава осеклась. – Может он твой? – разъяснила свою мысль.
Боярышня скривила лицо:
– Неа, разве ж такое может быть?
– А мне почём ведомо? – фыркнула Любава. – Тем более он мне не приглянулся. Мне Иванко люб! – упёрлась в стук своего сердечка от думы о кузнеце. Тепло полилось по телу, на душе хорошо стало. – Не может он моим быть.
– Зря ты так. Суженый на то и суженый. Так судьба велит.
– Сильные духом сами свою судьбу куют! – поумничала Любава, вспомнив диковинную фразу одного из воинов чужих земель, проездом остановившимся в княжестве отца. – Так что забирай этого! – смилостивилась. – Сероглазого…
– Да я не против, – склонила голову Боянка. – Только где ж его искать-то…
Княжна хотела было колючкой ответить, да женские весёлые крики на воде дальше по берегу спугнули мысль. Следом в лесу шорохи уплотнились, послышались гулкие голоса мужчин.
– Быстро, – заторопилась княжна, развязывая свой узелок, в котором сухая рубаха была. – Дурни всё папоротник ищут, – пшикнула смешком в кулак. – Никто никогда не сыскивал, а наши рыщут… Авось, да кабы…
– И не говори, – поддержала Боянка подругу, спешно облачаясь в сменную одёжу. – Всё им чуда надобно. А чудо-то вот! – на себя намекнула, чем вызвала очередной смешок Любавы.
– Глупая, – махнула ладошкой. – Не дай бог нас заприметят! – понёву накинула поверх рубахи. – В ночь Купалы поцелуи не возбраняются!.. – верёвочным ремешком подвязала.
– Так зачем убегать-то? – тотчас затормозила Боянка, растягивая губы в улыбке. – Пущай себе целуют… Когда ещё позволительно будет. Эх, кабы крепко кто прижал, да бесстыже губами мои сомкнул… Что б воздух перекрылся и голова кругом пошла, – мечтательно закрыла глаза.
– А ну тебя! – зарделась княжна. – Не гоже мне с кем ни попадя обжиматься, – сапожки быстро натянула.
– А ежели ни с кем угодно? – хитренько пропела боярышня, неторопливо подвязывая рубаху верёвкой. – А Иванко заловит?.. – как бы невзначай.
Тут уж и Любава замедлилась. Недоверчиво на подругу глянула, на лес, где шум сильнее раздавался, да переговоры парней слышались.
Задумчиво прикусила губу.
– Тоже не гоже! – кивнула своим мыслям. – Отдаваться так просто не собираюсь. Коль уж догонит – пусть целует, а сама… не дамся! – упрямо головой мотнула – толстые косы тотчас на грудь упали. Любава встала, косы смахнула на спину.