Враг народа
Шрифт:
Федор знал, что по всей советской зоне оперировали банды дезертировавших из частей солдат и офицеров. «Война нравственность не улучшает… Не хотят ехать на родину, не хотят возвращаться в бедность, нищету, беспросветный труд для каких-то чужих — все-таки чужих, что бы ни говорили, — интересов».
Вспомнил слова отца Василия «люди хотят жить»… «Можно ли огулом осуждать этих озверевших от войны людей — они хотят жить и вот остаются здесь. Затравленные облавами, не смеющие перейти границу на Запад, — там их вещают союзники, — они, чтобы существовать, превращаются в грабителей».
От этих
Далеко в ночи сквозь стволы деревьев замелькали огоньки.
— Ютеборг, — облегченно сказал Карл.
В Ютеборге стояла танковая дивизия. В темных окнах спящих домов вспыхивало отражение света автомобильных фар и казалось, что кто-то в домах включал свет.
Выехали на длинную улицу. Впереди виднелся освещенный фонарем перекресток. Когда подъехали к нему, из-за углового дома выскочил солдат и замахал красным флажком. За ним вышли еще две фигуры и шинелях. Федор кивнул Карлу остановиться и взял пистолет. Автомобиль, по инерции скользя по укатанной мостовой, проехал мимо отскочившего солдата и остановился. Подбежал другой солдат с погонами сержанта и красной повязкой на рукаве. Федор опустил мозле себя стекло. Разглядев погоны Федора, сержант приложил ладонь к шапке:
— Контрольный пункт. Прошу документы, товарищ майор.
Федор протянул в окно паспорт на машину, свое удостоверение и пропуск.
Сержант зашел вперед, сверил номер автомобиля с документами и, вернувшись к окну, протянул их Федору. В этот момент овца как-то особенно тяжело вздохнула. Сержант обернулся на вздох и стал пристально вглядываться в темноту заднего сиденья. Он видел что-то черное, вроде шубы, но живое.
У Федора упало сердце: «вот оно…» Сержант наклонился к открытому окну разглядеть и, — то ли от света перекрестка овце показалось, что пришли кормить, то ли что другое, — она вдруг высунула морду прямо к лицу сержанта и густо заблеяла: «бэ-э-э-э!»
От вида перед носом страшной косматой морды с нечеловеческим «бэ-э»! сержант испуганно отпрянул от автомобиля. Подумав, что офицеры шутят над ним, только и успел сказать:
— Ну, что вы пугаете!
Не дав ему опомниться, Федор толкнул Карла, тот включил газ, автомобиль дернул и поехал, набирая скорость.
Опасаясь стрельбы вслед, Федор оглянулся: два солдата подошли к сержанту, и тот что-то рассказывал, показывая руками у головы.
Карл рассмеялся, засмеялся и Федор.
В этом настроении удачи доехали до Берлина. Какими-то неизвестными Федору улицами, через американский сектор, выехали к дому.
Квартира встретила теплом. Полы были до блеску натерты, ноты и книги аккуратно сложены, стол накрыт чистой скатертью. Все неузнаваемо преобразилось, и Федору, несмотря на поздний час — было три часа ночи, — показалось, что в квартире давно живет хорошая семья и он член этой семьи.
Глава девятая
Разбудил его чей-то вскрик. В раме дверей, освещенная сзади утренним солнцем, стояла Инга. Лучи в волосах нимбом окружали испуганное и смущенное лицо.
— Пожалуйста, извините! — она поспешно закрыла дверь. Опомнясь, Федор крикнул:
— Не уходите, я сейчас оденусь! — он торопливо стал одеваться, все время оглядываясь на дверь, где только что была девушка с солнцем в волосах.
Когда Федор, стараясь быть незамеченным, проходил в ванную, девушка убирала в кабинете. В ванной все стояло на месте: одеколон, щетки, мыльницы, стаканы. «Замечательная девушка!» — подумал он. Торопясь, порезался бритвой и долго останавливал квасцами кровь.
— Гутен морген! — как можно бодрее сказал он, входя в кабинет, но почувствовал неловкость от того, что не знал, как ее зовут.
— Гутен морген, герр майор! — девушка мельком глянула на него и продолжала вытирать чернильницу.
— Я напугал вас? Я приехал ночью.
Девушка чуть покраснела и засмеялась. Две ямочки па щеках сделали лицо еще моложе и приятнее.
— Я была совершенно уверена, что в квартире никого нет. Вы, наверное, не выспались, а я разбудила нас. Вы приехали позже двух, — и покраснела: он мог догадаться, что она не спала и ждала его до двух часов.
Он понял это и смутился сам. Чтобы скрыть смущение, взял с письменного стола фотографию Сони.
— Вам нравится моя сестра?
Девушка как-то странно посмотрела на фотографию, потом на него.
— О, это ваша сестра? Теперь я вижу, что она даже похожа на вас, — и, взяв из рук Федора карточку, стала излишне пристально разглядывать ее.
— А вы думали, что это не сестра? — тоже обрадовался Федор.
Девушка наклонилась над карточкой и ничего не ответила. Она почувствовала вдруг, что ей нравится это лицо с гладкой прической и грустными глазами; до этого прическа казалась ей старомодной, а глаза глупыми.
И, ставя фотографию на стол, чтобы прервать молчание, сказала, что звонила фрау-оберст Рыльская и подполковник Глинов.
При имени Рыльской Федор сразу все вспомнил и помрачнел. Пробормотав что-то в благодарность, вышел из кабинета. Он совсем забыл, совсем не думал о Кате, и в этом было что-то очень неприятное.
Он принялся ходить по столовой и вспоминать все, что произошло у Марченко.
Он давно догадывался, но то, что сказала ему Катя, было совсем иное. Это иное говорило ему, что она глубоко несчастна с мужем, что ей было не легко решиться на поездку к Марченко и что это было отчаянным. решением полюбившей женщины.
Чувство тревоги и чего-то непоправимого — он знал, что всю жизнь теперь будет вспоминать это с острым стыдом, — навалилось на него, так что он даже остановился, зажмурил глаза и замотал головой.
И раньше были встречи. Он ловил себя на том, что ему нравились женщины с внешностью Кати — чувственные, с развитыми формами. Но он всегда стыдился сознаваться и боролся с этим. Встречи были короткими, а на войне и просто торопливыми. Они затрагивали его как-то внешне, механически. Он никогда не переставал ждать встречу-чудо, которая должна была чем-то поразить его и стать смыслом жизни. Еще подростком и юношей, за книгами и в воображении он мечтал о такой любви и, глядя через призму своего желания, влюблялся в случайных женщин. Обычно, если не упрямился, это скоро проходило.