Врата Балдура: Арфа, посох и кинжал
Шрифт:
Вода с весёлым журчанием покинула тару, лихо наполняя ямку, начав медленно стекать по рву, словно маленькая речка.
Не медля ни секунды, наставница вытащила из-за пояса три листа: дуба, ясеня и терновника, плавно опустив их на поверхность воды, позволяя листочкам закружиться в танце.
Усевшись на колени, она прижала ладони к земле, прикрывая глаза и медленно, но настойчиво шепча молитву Отцу деревьев, пока мы с Минском ожидали сигнала.
Несколько минут ничего не происходило, но зато потом моя душа натурально ушла в пятки. Древесные
С каждым мгновением становилось темнее, нагоняя на нас ужас, и даже твердолобый рашемит ощутимо напрягся, вглядываясь в черноту леса.
Его мускулы застыли в одном положении и только после напряженного кивка от Джахейры он начал помогать мне со второй частью ритуала.
Пока я самолично вырывал новую ямку, наставница оставалась застывшей в одной позе. С её лица начал градом течь пот, а сама она медленно задыхалась, натужно хрипя, будто находилась под водой.
– Надломи.
Изменив своей привычной манере речи, Минск передал мне в руки деревянную кружку, детскую игрушку и пару ложек. Слегка кривоватые, протёртые от времени и со множественными сколами, но они оставались достойными предметами обихода, которыми ещё долгие годы можно было пользоваться.
Не испытывая сомнений после ободряющего кивка здоровяка, я, напрягая приобретенные за долгие месяцы тренировок силы, со звонким хрустом ломал вещи, заставляя Джахейру вздрагивать всякий раз, когда новая вещица приходила в негодность.
– Теперь Тев должен почтить Отца деревьев, — мягко улыбаясь, помогая одним своим спокойным видом мне не запаниковать, Минск подтолкнул меня к свежевырытой ямке, — закопай.
Я помнил всё, что нужно было сделать, но когда наконец дошло до дела я застыл, как оленёнок, испуганный светом костра. Не будь здесь Минска и Джахейры, то в лучшем случае Сильванус бы довольствовался брошенными в лес ложками.
Дерганными движениями, прижатый давлением, исходящим от леса, я закапывал свои дары, повезло, что со страху земли я накопал с лихвой и не пришлось особо заморачиваться, просто свалив всё поверх обломков.
– Не поранился? Старый бог не хочет твоей крови... Пока что.
Отрицательно мотая головой, я спешно отполз назад после разрешающего кивка от рашемита. Он молча удостоверился, что всё сделано правильно, после чего поднёс к земле Бу, дав хомяку понюхать почву.
– Хорошо, крови нет.
Едва закончив фразу, Минск расплылся в тени, словно свежие краски. Его цвета размазались, а сам образ величественного героя исчез из моего восприятия, оставляя наедине с Джахейрой и волнующимся лесом.
– Главное не паникуй, Тевиер.
Слова наставницы слегка опоздали, ведь прямо за её спиной на коре величественного дуба начал появляться образ человеческого лица.
Широкие надбровные дуги из древесных сучьев, длинная густая борода из зелёного мха и недовольное, суровое лицо медленно воссоздавалось под изменяющейся корой.
Грозный
– Говори, Тевиер...
Болезненно поморщившись, эльфийка захлопнула рот. Её руки медленно оплетали лозы, своими шипами раня, проливая на землю густые алые капли.
Завороженный и напуганный этим зрелищем, я, кажется, позабыл как дышать, абсолютно не готовый к подобному приёму от доброго представителя пантеона божеств Природы.
Но миг моего промедления сменился новой обстановкой и вокруг стали расцветать цветы, плавно огибая меня, заползая на одежду и пробираясь в карманы и сквозь швы. Лепестки щекотали кожу, даря радость и тепло, а с моего лица сползали страх и ужас, заменяя их на счастье и восторг. Из памяти будто вырезали недавний образ наставницы, оставляя лишь меня и лицо Отца деревьев, по-новому взирающего на меня с древесной коры.
Его облик сильно изменился, что царапало мне память. Теперь передо мной был суровый учитель, старый воин и мудрец, что веками вёл своих детей, оберегая от бед.
Он смотрел на мальчишку, что побеспокоил его, но не злился и не ярился, лишь разглядывал с интересом, как старый кот смотрит на щенка, глупого и не понимающего своего положения.
Мы не говорили в прямом смысле этого слова, но когда Сильванус задал мне вопрос, я понял его моментально.
Он расспрашивал меня о моей жизни, до самой последней крупицы вытягивая из меня всё, что происходило со мной за мои четырнадцать лет. Его интересовала каждая деталь, постигая которые он составлял своё мнение обо мне.
Его хмурое лицо не претерпевало изменений, лишь продолжало пронзительно разглядывать меня, а я же взирал в ответ, больше не страшась и вообще позабыв о том, как бывает ужасен в гневе один из самых старых богов Фаэруна.
Мы говорили долго и одновременно лишь один миг, мимо нас бурно цвела жизнь и затухала, давая шанс другим детям природы продолжить свой путь.
Вот насекомое, что опыляет цветы, а спустя дни его подхватывает острый клюв голодной птахи, не жуя проглатывая.
Птица падает на землю, опутываемая змеёй, чтобы пресмыкающееся исчезло во рту барсука.
Стая волков задирает гордого зверя, оставляя на месте его плоти лишь крохотные останки. Стая насытилась и отправилась дальше, пока медленно не погибла от ран или старости, отдавая земле всё то, что приобрела за жизнь.
Останки животных, медленно оседающие в земле, постепенно заменялись на прорастающие над ними грибы и растения, шляпки и бутоны которых привлекли насекомых и всё продолжалось по новой.
Тысячи похожих картин окружали нас и исчезали в потоке времён. Столь много историй о выживании, борьбе, страдании и счастьи, но одно было неизменно — равновесие. Природа жила сама по себе и чтобы стать полноценной её частью, я должен был понять и осознать это.