Врата Лилит
Шрифт:
– М-мяу! Наслаждение...
– Ну, зачем же так, друзья, зачем же?
– рассмеялась девушка.
– Мы же, в конце концов, в гостях, а ведем себя как бандиты с большой дороги! И потом, без этого старикана я бы не обрела свою свободу, а потому - да здравствует свобода!
– радостно взмахнув руками, она, наконец, сняла свой каблучок с бритой под 'бокс' головы Никитского, а кот и ворон в одно мгновение вспыхнули потоком лилово-фиолетовых искр и превратились в двух изысканно одетых во все черное молодых людей. У 'ворона' на лице был чересчур крупный клювообразный нос и сам он был немного горбат, с длинными
– Ну, вот теперь хорошо! Теперь вы похожи уже на гостей, а не на бандитов! Мы же как-никак в хоромах самих князей Барятинских, не так ли?
– и девушка опять звонко и заливисто рассмеялась.
– Как же, как же... Помним, помним...
– поддакнули оба, поднося мягкое старинное кресло своей госпоже, на которое она изящно села, и встали по обе стороны этого импровизированного королевского трона, согнувши свои спины и шеи перед ней, как и подобает верным слугам.
– Горит эта сволочь уже двести лет, как головешка. Туда ему и дорога!
– Но девушка сверкнула глазками в их сторону и оба притихли.
– Вы забываетесь, друзья! Не обо всем уместно здесь и сейчас говорить... Встаньте, милейший, встаньте!
– высокопарно произнесла девушка и махнула ручкой снизу вверх - и Никитский буквально взлетел с пола и прилип к стене с широко раскинутыми руками, как распятый. Эта шутка вызвала дикий гогот её прислуги.
– Значит, ты хотел мной овладеть, милейший...
– как бы про себя, задумчиво сказала девушка, буравя его глаза своим немигающим взглядом, властно, по-королевски положив свои ручки на высокие подлокотники кресла с выточенными на концах мордами львов. Никитский испуганно затряс отрицательно головой - ни тени охватившего его совсем недавно вожделения уже не осталось - один животный страх, какого он никогда не испытывал, даже на войне...
– Ах, уже не хочешь... Жаль!
– разочарованно проговорила девушка и надула губки, как маленькая девочка, которой что-то пообещали взрослые и ничего не дали.
– Странные существа эти люди!
– повернулась она в сторону кота.
– Разбиваются в лепешку ради чего-нибудь, а когда получают это - забрасывают как надоевшую игрушку!
– Во-во, госпожа! Знаем мы эту сволочь - сколько девиц он соблазнил да побросал потом - беременными, с детьми... А сколько делали аборт из-за него, мяу!
– А скольким изменяла эта сволочь, кар-р-р! Оторвать бы ему х..., я бы его склевал на завтрак, с пр-р-р-р-р-евеликим удовольствием!
– Вы меня расстраиваете, друзья! Я не для того вас привела в приличный такому дому вид, чтобы вы вели себя по-прежнему как дикие звери...
– скорчила недовольную гримасу девушка.
– Фи! Как грубо!
Прислуга покорно замолчала.
– Ну что ж, ну не хочет, так не хочет!
– после некоторой паузы всплеснула руками девушка.
– Мы же не можем смертных ни к чему принуждать, не так ли, друзья мои? А то Распятый
– Да, госпожа, в самом деле!
– подхватил 'Кот'.
– У нас дел - выше крыши! Клиентов - куча! А эта сволочь нас тут беспокоит попусту, мяу!
– Ха-ха! Кар-р-р-р! Неустойку будешь платить, козел старый, неустоечку! Наша госпожа у фараонов и махарадж плату брала за дело - душу за ночь -, а на тебя и время тратить жалко! Можно, я выклюю у него зенки, чтоб не моргали тут по-скотски, кар-р-р!
– Ну, зачем же, друзья, зачем же! Душу за беспокойство - многовато будет! Тем более, вы же знаете, отец не любит, когда я посягаю на то, что итак принадлежит ему! Мы возьмем чуть-чуть, самое малое...
Тут девушка встала и, не торопясь, обошла всю спальню по периметру, медленно, внимательно оглядывая картину за картиной, с наслаждением щупая золото канделябров, дуб мебели, шелк балдахина... И только сейчас Никитский, так и стоящий в позе распятого, с ужасом отметил, что девушка не отбрасывает тени, не отражается в зеркале, а её пальцы спокойно проходят сквозь пламя свечей...
– Мы возьмем у него эту комнату - даже не дом!
– и довольно с него! Пусть здесь живет мой Художник. Художнику ведь место быть со своим Портретом, не так ли?
– Справедливо, госпожа! Божественно! Невероятно! Вы - сама премудрость и сама справедливость!
– льстиво затараторили прислужники, ловя на лету белые ручки девушки и целуя их.
– А куда денем эту тварь? Да ещё белобрысая вобла мне лично не нравится, мяу!
– А детей куда, кар-р-р?!
– А туда, куда хотел сам этот человечек!
– торжественно воскликнула девушка и, подойдя к Никитскому, потрепала его по щеке ручкой, притом что от щеки пошел дым и на коже тут же вздулось несколько красных ожогов...
– В портрет! Он же так мечтал увидеть свою семью увековеченной в портрете, а-ха-ха-ха!
– Но, Ваше Высочество, мяу, его же должен был написать Ваш Художник!
– Фи! В своем ли ты уме, Ашмедай?! Занимать моего Художника такой чушью! У него будет дело получше да поважней, чем рисовать эту свинью с его выводком!
– девушка сморщила носик, как будто в него попал какой-то неприятный запашок.
– Давайте лучше позовем Нахаша - и все вместе что-нибудь придумаем! Оп-ля! Ха-ха!
– девушка звонко хлопнула в ладоши и из злополучного портрета, из полутьмы рощицы, уже выскочил здоровенный черный пес, величиной с годовалого бычка. Пес так же вспыхнул факелом фиолетово-лиловых искр и превратился в более чем двухметрового здоровяка с пудовыми боксерскими кулаками.
– Вукху! Нахаш! Ашмедай! Быстро - весь выводок сюда! А я уж заготовлю рамку почище! Все трое прошли сквозь запертую дверь, а девушка подошла к стене и длинным ноготком прочертила на стене прямоугольник. От ногтя пошел едкий дым, розовые обои моментально облезли - осталась только черная прямоугольная дыра. Потом она взяла оставшиеся в лукошке цветы и подула на них - ароматная пыльца желтым облаком покрыла черное отверстие и вот - это уже зеленая лужайка, усыпанная цветами, а рядом - сосновый лес. На лужайке разложено покрывало для пикника, разнообразные яства и напитки.