Врата Лилит
Шрифт:
Снежана покраснела тоже и её веснушки стали от этого ещё более яркими. Некоторое время она молчала, не зная, что и сказать. Снежана явно не привыкла к такого рода странным умозаключениям - мир журналистов гораздо проще мира деятелей искусства и науки... Но, быстро взяв себя под контроль и лукаво улыбнувшись, она подмигнула Ганину и весело сказала:
– Вот об этом и многом другом вы мне и расскажете в эксклюзивном интервью для телеканала '2+2'! Идет?
Ганин выпалил:
– А без интервью - нельзя говорить?
– Можно, но только после интервью! Порядок?
– Договорились!
– А ну, Виталя, - повернувшись куда-то вглубь галереи, деловито положив руки на талию, крикнула Снежана, - выбирайся-ка из подполья, да побыстрее,
Ганин неловко чувствовал себя под прицелом камеры, да ещё и прожектор ярко бил в лицо, но глаза Снежаны - такие веселые, такие энергичные, наполненные жизнью, оптимизмом и напористостью, свойственной всем настоящим тележурналистам - придавали ему сил. Когда Ганин начинал смущаться, она шутками и прибаутками заставляла его смеяться и возвращала уверенность в себе, когда он начинал теряться, она сама ловко наводила его на нужные ответы и вообще - Ганин был просто в восторге от неё.
Все время интервью он не отрывал глаз от такого знакомого ему лица - сколько раз он видел его на портрете, во снах, в мечтаниях, в грезах... Но теперь, когда это лицо появилось перед ним, это было одновременно и то, и не то лицо... Вроде бы те же фиалковые глаза, но на картине они были глубокими как бездна, опасными как море, а у Снежаны - игривые, веселые, озорные, как глаза соседского мальчишки из его детства! Вроде бы то же солнцевидное личико, но на картине оно - стерильное, идеально правильное, мертвое, как прекрасная маска из античного театра, а у неё - конопатое, улыбающееся, живое, веселое, с четко обозначенными ямочками на щечках. Вроде бы и фигура та же, но на картине - статичная, как античная статуя классического периода, застывшая во времени и пространстве, а тут - живая, подвижная, в вечном броуновском движении... Ганин даже поймал себя на мысли, что теперь, когда он увидел оригинал своего портрета, он теперь уже не сможет так восторгаться его несовершенной копией. Он будет любить только эту, живую, настоящую, девушку - с тенью, веснушками, щербинкой в зубах, ямочками и еле заметными волосиками-морщинками у уголков глаз и губ, какие бывают у всех людей, которые очень много смеются...
– ...Ну, вот и все, Алексей Юрьевич, большое вам спасибо за интервью!
– лукаво подмигнула Ганину Снежана.
– И это всё?
– не смог скрыть разочарования Ганин.
– А как же 'после'...
– А 'после' будет 'после' - рассмеялась Снежана.
– У вас же банкет и пресс-конференция и много что ещё... Вот моя визитка! Для 'после'...
– А я хочу, чтобы на банкете вы...
– ой, можно на 'ты'?
– ты была со мной!
– Слыхал, Виталь?
– покатилась со смеху девушка, хлопая по плечу оператора, деловито снимающего камеру со штатива.
– Представляешь меня в штанах и бейсболке на обеде у губернатора, а? Бьюсь об заклад, Верка из 'Светской хроники' сделает себе рейтинг на скандале! Представляю заголовок: 'Белая Кобыла в посудной лавке, или как Снежана Бельская пытается пролезть в высший свет!', а-ха-ха!
– А че, круто!
– щелкая жвачкой, весело ответил смазливый парень с серьгой в ухе и черной курчавой шевелюрой.
– Может, мужика там себе богатого снимешь, всю жизнь на Багамах загорать будешь, а я к тебе в гости буду ездить, в отпуска!
– Ну что ты... А я серьёзно... Ну с кем там ещё общаться, на банкете-то?..
– На банкете, Леш - мы ж на 'ты', правда?
– не общаются, на банкете бизнес делают.
У тебя там будет куча покупателей, заказчиков, покровителей и тому подобных важных людей. А меня там точно не будет - я светской хроникой, слава Богу, ни-ни! У меня - интересные люди, интересные судьбы, интересные мысли и идеи, а толсторожих жлобов с их плоскогрудыми воблами пусть Верка показывает, вот так-то, милый!
– и Снежана несколько фамильярно потрепала Ганина по щеке.
– Ну, все, мне пора! На пресс-конференции, чур, мои вопросы в первую очередь, окей?
– Окей...
– проговорил тихо
– Я буду скучать по тебе, на банкете... 'мечта поэта'.
Снежана залилась веселым смехом и повернулась к своему оператору:
– Видал, как надо? А ты мне то 'стерва', то 'сучка', а я, может, 'мечта для поэта'! Может, с меня ещё портрет нарисуют и я войду в историю, а ты так и подохнешь, таская свою камеру, как верблюд!
– и показала оператору язык.
– Нет...
– тихо сказал Ганин.
– Нет... Портрет я с тебя писать не буду... Портрет украдет у тебя жизнь, радость, веселье, ВЕСНУШКИ! Ты - лучше портрета, ты - не мечта, ты - реальность, которую я люблю больше самой светлой, самой лучшей моей мечты! На этот раз Снежана уже не отвечала - в её веселых глазах мелькнуло что-то особенное, неуловимое, женское... На миг маска 'девочки без заморочек' сошла с её лица и в глазах её мелькнуло что-то, что тщательно скрывалось от посторонних и тем более - от телезрителей: глубокий ум, глубокие чувства, почти детская мечтательность и наивность.
– Леш... Поосторожней со словами, а то я могу и запомнить, потом не расплатишься...
– а потом вдруг в мгновение ока надев прежнюю маску, привычно растянула губы в улыбке, стрельнула глазками и чмокнула Ганина в щеку.
– Ну, все, чао, мне пора!
И в самом деле, к Ганину уже подскочил Тимофеев и, схватив за локоть, потащил в конференц-зал, попутно инструктируя его о чем говорить, а о чем не стоит, и запихивая ему при этом в карманы всякого рода шпаргалки... Но Ганин не слушал его, повернув голову в сторону стоящей возле ещё не убранного штатива Снежаны, и не мог оторвать от неё глаз... На пресс-конференции Ганин перепутал все планы Тимофеева. Во-первых, он напрочь забыл все его инструкции. Во-вторых, вопреки всему отвечал в первую очередь на вопросы канала '2+2', а не пиарщиков Тимофеева, задававших 'нужные' вопросы про Благотворительный Фонд. И, в-третьих, он смотрел только на лицо Снежаны, а не в камеру, как это нужно было делать. Оттого на телеэкранах лицо Ганина почти никогда не смотрело на телезрителей, отчего создавалось ощущение, что телезрители ему совершенно не интересны. Впрочем, вряд ли на это кто-то обижался: картины и вправду были очень хорошие, а лицо у Ганина было таким добрым, открытым и приветливым, что никто бы и не подумал, что он превозносится.
На банкете он сидел между губернатором и президентом какого-то холдинга, известного покровителя всякого рода благотворительных акций, и откровенно скучал. Такое впечатление, что никто из них вообще не интересовался его картинами, искусством, все говорили о совершенно посторонних вещах: главным образом, о предстоящих губернаторских выборах, о фонде, о том, что картины - это очень выгодное вложение капитала и что свойство картин - дорожать в цене после смерти автора и прочей чепухе. Ганина беспокоило только то, что Снежаны здесь не было и то, что только сейчас он заметил, что на банкете нет и Никитского. На его вопрос вездесущий Тимофеев ответил, что его босс с семьей срочно вылетел за границу по каким-то делам и замещать его будет он, что беспокоиться ему не следует - босс часто уезжает так внезапно и также внезапно возвращается. Почему? Тимофеев не объяснил, зато активно занялся очередными переговорами с потенциальными покупателями. Ганин облегченно вздохнул и поблагодарил Бога - без Тимофеева он бы совсем тут пропал!
После банкета Тимофеев потащил было его кататься на чьей-то яхте, но тут уже Ганин восстал: никуда без Снежаны он не поедет! Когда Тимофеев удивленно поднял брови и сказал, что в такое общество не принято пускать журналистов - это чревато скандалом, Ганин отрезал:
– Мне нужно обналичить вот этот вот чек! Немедля!
– и топнул ногой.
– Батюшки, Алексей Юрьевич! Ну, кто ж вам выдаст такую сумму на руки!
– всплеснул испуганно руками Тимофеев.
– Тогда выдайте мне какую-то часть в долг! Я еду кататься на яхте со Снежаной один! Тимофеев скорчил кислую мину, но никаких рычагов давления на Ганина у него не было...