Врата Лилит
Шрифт:
Поиски тапочек заняли ещё какое-то время, после чего Ганин, по-стариковски шаркая ступнями, побрел к двери и, повернув ключ на несколько оборотов вправо, резко потянул дверь на себя и... оторопел от удивления: кого-кого, а это лицо на крыльце своего дома он точно не ожидал увидеть! Прямо на него смотрело строгое лицо с густыми черными усами, такого же цвета мохнатыми бровями, серьезными, навыкате, карими глазами и густой курчавой шевелюрой на цветной фотокарточке, наклеенной на развороте ярко-красного удостоверения...
– Старший оперуполномоченный областного угрозыска майор Перепелица - речитативом отрапортовал
– Так, так, так, так... Следы попойки, два стакана, два стула... Все ясно, все ясно...
– пробормотал еле слышно себе под нос оперуполномоченный, и, как бы только сейчас заметив, что находится в чужом доме и что у этого дома есть свой хозяин, повернулся к Ганину и спросил:
– Разрешите присесть?
– Да, да, конечно, садитесь, садитесь, пожалуйста...
– закудахтал Ганин, услужливо, но при этом как-то неловко и неуклюже, поднося стул под зад следователя, при этом получалось, что стул своими передними ножками как бы бодал ноги следователя.
– Спасибо, я сам...
– хмыкнул в свои густые черные усы майор Перепелица, и, легонько вырывая у до сих пор находящегося в шоке Ганина стул, сел на него, внимательным взглядом окинув всю его мешковатую, несколько неуклюжую фигуру от макушки до пят. Ганину в этот момент хотелось провалиться прямо в подвал. Он покраснел и почему-то почувствовал себя преступником: у него даже предательски задрожали руки, ноги и он тоже поспешил сесть, но подальше от неприятного визитера, на кровать...
– Курите?
– быстро спросил Перепелица, доставая серебряный портсигар.
– Да... то есть, нет, не курю - испуганно ответил Ганин.
– Так 'да' или 'нет'?
– недоуменно поднял брови майор.
– Нет... Курил, но бросил давно, лет пять назад...
Майор с уважением посмотрел на Ганина и опять хмыкнул себе в усы.
– Не возражаете?
– Нет-нет, что Вы! Вот, пепельница...
Оперуполномоченный закурил, молча продолжая осматривать Ганина: на всю его мешковатую фигуру в мятой рубашке, на его опухшее со сна бледное лицо, опущенный вниз взгляд из-под больших 'черепашьих' очков с очень толстыми стеклами, а потом перевел взгляд на несколько пейзажей на стенах - сосновый лес, излучина реки, колодец у луга...
– Вы - художник?
– быстро спросил майор Перепелица, не отрывая взгляда от картин.
– Да...
– механически ответил Ганин и тут же спохватился.
– Ой, а откуда Вы знаете? Я же не представился...
– Мне о Вас рассказала гражданка Расторгуева, Татьяна Николаевна, по телефону. Знаете такую?
– следователь опять пристально посмотрел в лицо Ганину, тот покраснел и потупил взор.
– Да, знаю. Это супруга моего друга, Паши...
– опять механически ответил Ганин и тут же опять спохватился.
– Ой, а с ним, что - случилось что-то,
– Ганин вскочил с кровати и забегал по комнате, громко запричитав, размахивая руками.
– Говорил же я ему, останься на ночь, останься... Ну куда его черти понесли! Куда?!
– Так, значит, Вы не отрицаете, что Расторгуев Павел Валерьевич, 1981 года рождения, был у вас весь вчерашний день и употреблял с Вами спиртные напитки?
– Ну, да... А что тут отрицать-то? Был... Я его сам пригласил ещё пару дней назад. Только вот выпили мы с ним всего ничего...
– и тут же испугавшись, что о нем подумают, затараторил: - Да мы не для выпивки собрались, не подумайте, мы картины обсуждали, мы сокурсники с ним, друзья, единомышленники!
– Друзья, значит... Единомышленники...
– задумчиво проговорил Перепелица, внимательно осматривая открытую бутыль и нюхая её горлышко.
– Интересно, а почему это 'друг' и 'единомышленник', вдруг, на ночь глядя, отправляется на станцию, как будто от кого-то убегая, а?
– и исподлобья взглянув на ломавшего руки на груди Ганина.
– Да не убегал он! Говорю ему, 'останься ночевать', а он, 'жена, дети, не могу'...
– ...А супруга его - резко перебивая Ганина, впрочем, не повышая при этом голоса, сказал следователь, - Расторгуева Татьяна Николаевна, рассказала мне совершенно другое: что Расторгуев Павел Валерьевич прислал ей смс на мобильный телефон, что он встретится с Вами, Ганиным Алексеем Александровичем, для обсуждения Вашей предстоящей выставки, а потом вернется домой. Спрашивается, зачем Вы хотели задержать Расторгуева П. В. у себя дома на всю ночь, в глухом садовом поселке?
– Да не задерживал я его, не задерживал!
– не выдержал Ганин и опять принялся бегать по комнате.
– Жене он просто никогда не говорит правду, у них все давно на грани развода, Пашка не ночует дома периодически, вот и все! А ночевать он у меня захотел сам, поговорить об искусстве, о жизни, вот и все, а потом вдруг резко передумал и решил вернуться домой! А я ему, 'куда ты на ночь глядя', а он, 'жена, дети'...
– Ну, ладно, ладно!
– поспешно замахал рукой следователь.
– Это я уже слышал...
– 'накручивать' Ганина больше не имело смысла - все с ним Перепелице уже было ясно.
– Да не беспокойтесь Вы так, Алексей Юрьевич, сядьте, выпейте, в конце концов, Вас уж точно никто ни в чем не подозревает. Супруга Расторгуева о Вас очень хорошо отзывалась, да и коллеги и друзья потерпевшего, которых я успел обзвонить, тоже.
И тут до Ганина, наконец-то, дошло...
– Подождите... подождите... в чем... не... подозревают... что... с... Пашей...?
– прошептал, задыхаясь, Ганин, пододвигая стул прямо к майору и медленно на него садясь. Он, казалось, уже знал ответ, но инстинктивно пытался ухватиться как утопающий за соломинку, хоть на секунду пытаясь отсрочить неизбежное...
– Гражданин Расторгуев П. В., - бесстрастно и четко ответил следователь, внимательно глядя в глаза Ганину, - упал вчера примерно в 23:45 под колеса товарного поезда. В принципе, такую смерть я бы легко мог квалифицировать или как самоубийство, или как несчастный случай - погибший находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, а, по словам жены, страдал затяжными приступами депрессии и запоями, если бы...