Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— На три нагеля влево! Приближается буря!
Геслер и Кальп бросились к правому борту. Бесформенный горизонт набухал тёмным пятном, внутри которого поблёскивали молнии. Кальп прошипел:
— Этот Худом деланный чародей погнался за нами!
Капрал резко развернулся.
— Ураган! Проверь, что там осталось от парусов.
Тут же он сунул свисток в рот и дунул. Раздался звук — хор голосов, воющих погребальную песнь. Он морозом прошил воздух, вопль душ истерзанных превыше всякой муки превращал боль в звук, который стал постепенно стихать, когда Геслер резко опустил свисток.
По обеим сторонам заскрипело дерево — обезглавленные мертвецы приготовили вёсла. Из люка неуклюже
— Теперь у тебя есть команда, капрал.
— Проснулись, — пробормотала Фелисин, отступая на шаг от грот-мачты.
Кальп увидел, что привлекло её внимание. Отрезанные головы открыли глаза и устремили взгляды на Геслера, словно были частью какого-то чудовищного механизма.
Капрал вздрогнул, но тут же собрался.
— Вот бы мне такой пригодился, когда я был строевым сержантом, — с натянутой улыбкой протянул он.
— Твой барабанщик там внизу готов, — заявил Геборик, заглядывая на гребную палубу.
— Забудь про паруса, — доложил Ураган. — Прогнили насквозь.
— Становись у руля, — приказал ему Геслер. — На три нагеля влево. Ничего другого нам не остаётся, только бежать. — Он снова поднял свисток к губам и выдул быструю ритмичную трель. Внизу так же быстро начал бить барабан. Вёсла крутанулись, лопасти, лежавшие прежде горизонтально, развернулись, а затем вошли в маслянистую воду и потянули корабль вперёд.
«Силанда» застонала, освобождаясь от толстой корки, которой зарос киль. Судно пришло в движение и медленно развернулось так, что приближавшиеся тучи оказались точно за кормой. Вёсла врезались в мутную воду с неутомимой точностью.
Геслер повесил ремешок со свистком на шею.
— А старому Императору эта старая дамочка пришлась бы по вкусу, а, Кальп?
— От твоих восторгов меня подташнивает, капрал.
Тот расхохотался.
Два ряда вёсел погнали «Силанду» вперёд, сохраняя таранную скорость. Барабан стучал в ритме бешеного сердцебиения. Он отдавался в костях Кальпа болью. Магу не нужно было спускаться вниз, чтобы убедиться: мускулистый труп колотит своими тыквами по коже барабана, гребцы неустанно налегают на вёсла, а освящённое Худом колдовство огнём пляшет в душном трюме. Кальп отыскал взглядом Геслера, тот стоял на юте рядом с Ураганом. Суровые, крепкие люди, много крепче, чем он мог вообразить. В них чёрный солдатский юмор проник глубже, чем казалось возможным, — холодный, как бессолнечное сердце ледника. Озлобленная самоуверенность… или фатализм? Не думал, что Фэнерова щетина может быть настолько чёрной.
Шторм безумного чародея по-прежнему нагонял их, медленнее, чем прежде, но столь же неумолимо. Маг подошёл к Геборику.
— Это Путь твоего бога?
Старик поморщился.
— Не моего бога. И не его это Путь. Худ знает, в какой части Бездны мы очутились, и сдаётся мне, от этого кошмара не так-то легко будет проснуться.
— Ты вложил тронутую богом руку в рану Урагана.
— Да. Случайно. С тем же успехом мог и другую вложить.
— Что ты почувствовал?
Геборик пожал плечами.
— Что-то прошло через меня. Ты это тоже понял, не так ли? — Кальп кивнул. — Это был сам Фэнер?
— Не знаю. Не думаю. Я в религиозных делах не большой знаток. На Урагана вроде бы это не повлияло… если не считать исцеления. Не знал, что Фэнер раздаёт такие дары.
— Он и не раздаёт, — пробормотал бывший жрец, глаза его затуманились, когда старик обернулся, чтобы взглянуть на двух морпехов. — Не бесплатно, это уж точно.
Фелисин сидела поодаль от
Но, может, дело не в этом. Совсем не в этом. Может, дело в том, что я пережила по пути к галерам, может, причина — в море лиц, буре ненависти и бессмысленной ярости, свободе и жажде причинять боль, которые столь отчётливо проступали на этих, прежде таких обыкновенных лицах. Может быть, это люди вывели меня из равновесия.
Фелисин покосилась на отрезанные головы. Глаза не моргали. Они подсыхали, покрывались корочкой, точно яичный белок, который пролили на раскалённую мостовую. Как мои глаза. Они слишком много видели. Слишком много. Если бы сейчас из вод поднялись демоны, Фелисин не испытала бы потрясения, только удивилась, почему они явились так поздно — и не могли бы вы закончить это всё быстро? Пожалуйста.
Словно длиннорукая обезьяна, Истин ловко спустился по снастям и, легко спрыгнув на палубу, остановился рядом с ней, чтобы стряхнуть с одежды пыльные волокна от канатов. Он был на несколько лет старше Фелисин, но казался ей совсем маленьким. Не рябой, кожа гладкая. Бородка пробивается, глаза слишком ясные. Ни тебе галлонов вина, ни облаков дурхангового дыма, ни тяжёлых тел, которые ждут своей очереди впихнуться в тебя, в то место, которое поначалу было уязвимым, но скоро отгородилось от всего по-настоящему реального, всего по-настоящему важного. Я им давала только иллюзию того, что они внутри меня, тупичок, карман. Можешь ты понять, о чём я говорю, Истин?
Юноша заметил, что Фелисин смотрит на него, и робко улыбнулся.
— Он там, в облаках, — проговорил Истин ломающимся голосом.
— Кто?
— Чародей. Как сорвавшийся с лески воздушный змей, носится туда-сюда, оставляя за собой ленты крови.
— Какая поэзия, Истин. Лучше становись снова морпехом.
Тот покраснел, отвернулся.
Позади прозвучал голос Бодэна:
— Парень для тебя слишком хорош, поэтому злишься.
— Тебе-то откуда знать? — не оборачиваясь, фыркнула Фелисин.
— Я тебя не очень-то хорошо понимаю, девочка, — признался он. — Но кое-что — вижу.
— Себя ещё в этом убеди. И кстати, дай знать, когда рука начнёт гнить. Не хочу пропустить момент, когда её будут отрезать.
Вёсла трещали контрапунктом гремящему барабану.
Судорожным вздохом их нагнал ветер, а затем — чародейский шторм.
Скрипач пришёл в себя от того, что лица коснулось что-то жёсткое. Он открыл глаза и увидел ощетинившуюся метлу, которая тут же отодвинулась, чтобы на её месте появилось сморщенное чёрное лицо. Незнакомец критически разглядывал сапёра, а закончив, недовольно скривился.