Врата огня

Прессфилд Стивен

В один палящий летний вечер за два года до сражения у Ворот корабль с посольством моего хозяина ненадолго зашел в афинский порт Фалерон. Наша миссия закончилась, и у нас оставалось два часа до возвращения прилива. Мне было дозволено отлучиться, и наконец я нашел дом семейства той госпожи, что мы встретили у Трех Дорог. Место было заброшено. Фобос погнал все семейство в их владения в Япигии – во всяком случае, так мне сказали в слонявшемся неподалеку отряде скифских лучников, этих головорезов, нанятых афинянами для поддержания порядка в городе. Да, эти скоты запомнили Диомаху. Как можно ее забыть? Они приняли меня за еще одного ухажера и разго­варивали

со мной на грубом уличном жаргоне.

– Птичка упорхнула,– сказал один.– Слишком уж дикая для клетки.

Другой заявил, что после встречал ее – на рынке вместе с мужем, афинским гражданином, служившим на флоте. – Глупая сука,– рассмеялся он.– Связаться с любите­лем соли, когда могла бы получить меня!

Вернувшись в Лакедемон, я решил выкорчевать из сер­дца эту дурацкую тоску, как крестьянин выжигает упря­мый пень. Я сказал Петуху, что мне пора найти невесту, и он подыскал – свою двоюродную сестру Ферею, дочь сестры его матери. Мне было восемнадцать, ей – пятнадцать, когда мы соединились по мессенийскому обряду, как заведено у илотов. Через десять месяцев она родила мне сына, а потом еще дочь, когда я был в походе.

Став мужем, я дал себе клятву больше не думать о своей двоюродной сестре. Вырву с корнем свои нечестивые мыс­ли и больше не буду жить фантазиями.

Годы пролетели быстро. Александр закончил свое обуче­ние в агоге, ему вручили боевой щит, и он занял свое место среди Равных в войске. И взял в жены девушку Агату, как и обещал. Она родила ему двойню – мальчика и девоч­ку, когда ему еще не исполнилось и двадцати.

Полиник второй раз был увенчан на Олимпийских иг­рах, снова за бег в вооружении. Его жена Алтея родила ему третьего сына.

Госпожа Арета больше не подарила Диэнеку детей. Пос­ле четырех дочек она больше не могла рожать, так и не произведя на свет наследника.

Жена Петуха Гармония родила второго ребенка, мальчи­ка, которому дали имя Мессений. Госпожа Арета присутствовала при его рождении. Она привела собственную повитуху и собственноручно помогала при родах. Я нес факел, сопровождая ее домой. Госпожа ничего не говорила – так разрывалась она между радостью о том, что засвидетельствовала наконец в собственном роду рождение мальчика, защитника Лакедемона, и печалью. Этот мальчик, отпрыск Петуха незаконнорожденного сына ее брата, из-за крамольной дерзости Петуха и выбранного им для сына имени столкнется со многими опасностями на жизненном пути, прежде чем станет мужчиной.

Персидские полчища уже были в Европе. Построив мост через Геллеспонт, они заняли всю Фракию. А греческие союзники продолжали пререкаться. Войско из десяти тысяч гоплитов под командованием спартанца Эванета направилось к Темпе, в Фессалию, чтобы воспрепятствовать вторжению на самой северной границе Греции. Но когда войско прибыло на место, позиция оказалась негодной для обороны. Ее можно было обойти по суше через Гоннский проход, а по морю – через Авлис. Со стыдом и унынием десятитысячное войско отступило, и его воины разошлись по родным городам.

В Греческом Совете всех охватил паралич отчаяния. Покинутая Фессалия отошла к персу, добавив к силам противника свою несравненную конницу. Фивы колебались, готовые признать власть Великого Царя. Аргос занял выжидательную позицию. Появилось множество дурных знамений и примет. Оракул Аполлона в Дельфах посоветовал афинянам: «Летите на край земли», в то время как спартанский Совет старейшин, печально знаменитый своей медлительностью, колебался и терял время. Где-то нужно было держать оборону. Но где?

В конце концов спартанские женщины вернули спартанцев к жизни и заставили действовать. Произошло это примерно так.

Последний из трех

свободных городов наводнили беженцы, среди них было много молодых женщин с грудными младенцами. Молодые матери бежали в Лакедемон; островитяне и их родственники спасались от персидского втор­жения через Эгейское море. Эти женщины воспламенили в слушателях ненависть к врагу своими рассказами о тво­римых им зверствах. Беженки рассказывали, как на Хиосе, Лесбосе и Тенедосе враги построились цепью на берегу и пошли по всему острову, прочесывая каждый закоулок, вы­лавливая мальчиков и сгоняя самых красивых вместе, что­бы кастрировать и сделать евнухами; как убивали они мужчин и насиловали женщин, как угоняли их, чтобы про­дать в рабство на чужбине. Эти персидские герои разбивали детские головки об стену, разбрызгивая мозги по мостовой.

Спартанские жены с ледяным гневом слушали эти рас­сказы, прижимая к груди собственных детей. Персидские орды уже шли через Фракию и Македонию. Детоубийцы стояли на пороге Греции – а где же была тогда Спарта со своими воинами-защитниками? Воины, не пролив ни кап­ли крови, разбрелись по домам после дурацкого похода к Темпе.

Я никогда не видел город в таком состоянии, как после этой катастрофы. Герои, награжденные за доблесть, попря­тались, со стыдом потупив глаза, а женщины презритель­но шпыняли их и держались с ними холодно и пренебре­жительно. Как могло случиться то, что произошло у Темпе? Любое сражение, пусть даже проигранное, было предпочти­тельнее, чем вообще никакого Собрать такое великолепное войско, украсить венками в честь богов, пройти такой путь – и не пролить крови, ни капли! Это не просто позор, объявили жены, это святотатство.

Женское презрение задело спартанцев. Делегации жен и матерей являлись к эфорам, настаивая, чтобы в следую­щий раз их самих послали навстречу врагу, со шпильками и прялками, и уж, конечно, спартанские женщины не опо­зорятся так скандально и сделают не меньше, чем эти хваленые десять тысяч воинов.

На воинских трапезах настроение было еще более критическим. Сколько еще будет колебаться Совет Союза? Сколько еще будут медлить эфоры?

Я живо вспоминаю то утро, когда наконец пришло воззвание. Лох Геракла в тот день проводил учения в пересохшем русле реки, прозванном Коридором, – в обжигающей воронке между песчаными склонами к северу от деревни Лимны. Воины отрабатывали ближний бой – двое против одного и трое против двоих,– когда известный старейшина по имени Харилай, бывший раньше эфором и жрецом Аполлона, но теперь действовавший в основном как старший советник и эмиссар, появился на гребне склона и отозвал в сторону полемарха Деркилида, командовавшего лохом. Старику уже перевалило за семьдесят, в былые годы он потерял в бою ногу ниже колена. Уже одно то, что он приковылял со своим посохом в такую даль от города, могло означать, что случилось нечто серьезное.

Патриарх и полемарх поговорили наедине. Учения продолжались. Никто не смотрел наверх, но все понимали: ВОТ ОНО.

Воины Диэнека получили сообщение от Латерида, начальника соседней эномотии, который пустил весть по линии:

– Ворота, ребята. Горячие Ворота. Фермопилы.

Никакого собрания не созывалось. Ко всеобщему удивлению, лоху дали отдых. Воинам дали отпуск на целый день.

Такой праздник на моей памяти устраивался лишь с дюжину раз, и неизменно Равные радостно бросались по домам Но на этот раз никто не шелохнулся. Весь лох стоял, словно пригвождённый к земле, в знойной тесноте пересохшего русла, и гудел, как улей.