Вредная привычка жить
Шрифт:
– Как там наш следователь? – спросила я. – Как там наш дорогой Максим Леонидович?
– Смотрит прямо в глаза, вопросы задает страшные, перебивает и путает.
Странно, что он смотрел ей в глаза, а не на ее грудь: железной выдержки мужик!
– Профессионал, по всей видимости, – кивнула я, – а насколько вопросы-то страшные?
– Где была, что делала… – ответила Лариска. – Я там совсем растерялась. Про начальников всех спрашивал, и вообще, что я пережила, что пережила…
– Повязали меня мусора, Виктор Иванович, обложили со всех сторон, иду с повинной….
Воронцов терпеливо выслушал мой монолог и сказал:
– На вопросы старайся отвечать четко, если сомневаешься в чем-то, то лучше не говори ничего, будь лаконична и побольше равнодушия, а теперь – топай.
Виктор Иванович уткнулся в газету.
– Наверное, часто вам приходилось сидеть напротив следователя, опыт, видно, огромный, – улыбаясь, сказала я.
– Не огромный, – покачал головой Воронцов.
Он посмотрел на меня, вздохнул и спросил:
– Ну, что стоишь? Иди!
– А правда, что у вас на спине татуировка – птица, разбивающаяся о камни?
– Правда.
– А покажите!
– Ты что, с ума сошла? А впрочем, чему я удивляюсь, я должен был уже привыкнуть ко всему этому.
– Значит, не покажете? – уперлась я.
– Нет.
– Ну, я пошла?
– Иди.
– А вам не будет потом горько, что вы не проявили ко мне должной чуткости и внимания и, можно сказать, не выполнили мою последнюю просьбу перед расстрелом?
Воронцов молчал.
– Не будут ли вас мучить угрызения совести, что вы не сказали мне на дорожку ни одного доброго и ласкового слова?
Воронцов молчал.
– Вот когда вас вызовут к следователю, я буду просто трепетной ланью!
Воронцов тяжело вздохнул, встал из-за стола и начал раздеваться, чем, собственно, поверг меня в ужас: я же так, по глупости, по малолетству… Мама дорогая, чего это он?..
Виктор Иванович снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула, потом снял галстук и бросил на пиджак, затем стал расстегивать рубашку.
Я что-то почувствовала себя совсем неловко и на всякий случай сделала пару шагов назад.
– Иди сюда, трепетная лань!
– Это зачем?..
– А чтобы ты потом не говорила, что я злой и бесчувственный горный козел!
Я подошла поближе. Воронцов, смеясь, скинул с плеч рубашку и повернулся ко мне спиной. Черная птица замерла за секунду до смерти, острые камни уже ждали ее тело, они предчувствовали победу…
Распахнулась дверь, и влетела Люська. От увиденного она просто обалдела, раскрыла рот и плюхнулась на стул.
– Там аудитор приехал… документов не хватает… – забормотала Люська, пытаясь прийти в себя.
Она тут же вскочила, опять села и повторила:
– Там аудитор…
Воронцов тихонько отстранил меня и стал одеваться.
– Идите, Людмила, сейчас я спущусь к вам, вы же позволите мне одеться?
Люська пулей вылетела из кабинета. Думаю, что она тут же забыла про аудитора и по пути к юристам рассказывала всем о том, что увидела в кабинете у начальника. Меня это не очень огорчило, хотя подобная репутация и не радовала меня: мне хотелось слыть девушкой неприступной.
– Я скажу Стасу, чтобы он тебя подвез.
Мне почему-то стало грустно и обидно. Объяснить этого я не могла и, выходя из кабинета, пробормотала:
– Не надо, я сама доберусь.
Но когда я вышла на улицу, то увидела машину Воронцова с распахнутой дверцей, а рядом стоял его водитель Стас и явно поджидал меня. Это был тот самый водитель, который сбил меня тогда на дороге.
– Давай садись, – кивнул он мне.
Я молча села в машину, спорить и язвить не хотелось. Мы рванули с места.
– Ты что такая тихая, обидел, что ли, кто?
Я помотала головой.
– Ты уж прости меня, что тогда так получилось, не хотел же я.
– Это я понимаю.
– Ты, может, следователя боишься? Так ты не думай об этом, Виктор Иванович разберется, он частных детективов нанял, они свою работу знают, найдем мы того, кто Селезнева порешил.
– Да нет, я просто устала… – сказала я. – А что эти частные детективы могут?
– А все: следить, документы разгребать, им за это знаешь какие деньги платят! Вообще, Селезнева жалко, неплохой был мужик, правда, я редко его видел…
– Я его вообще неделю знала.
– Жена у него только… сестрица Воронцова, ух, и злобная тетка, как он с ней жил, не понимаю.
– Любил, может?
– Да ты что, тут все на деньгах и держалось, слышал я пару раз, как она его попрекала да пугала, что без гроша оставит. У него только что и было своего, так это дача.
Дача… Я оживилась: как же я могла забыть про дачу!..
– А что за дача, где?
– Я один раз там был, по Рогачевскому шоссе километров восемьдесят, далековато, но зато своя, от жены его не зависящая, видать, денег сам на нее скопил.