Вредность не порок
Шрифт:
К вечеру на площади, или, как это называлось у местного населения, «на круге», собиралось довольно много народу. Количество, естественно, варьировалось в зависимости от времени года и погодных условий, однако сегодняшняя благодать гарантировала присутствие как минимум двух третей способных самостоятельно передвигаться горелкинских обитателей. И, окинув площадь взглядом, я поняла, что так оно и есть. Большая часть народу живописно располагалась возле «Донны Анны», «Лиза» в большей степени привлекала дачников, то есть горожан, явно пытающихся
Не успела я приглядеться к витрине магазина, отражающей толпящийся возле бара народ, как от толпы отделилась высокая статная фигура и двинулась в мою сторону.
Я оглянулась. Глаза против воли стали округляться, и дыхание сбилось.
Ефим к нашей встрече, безусловно, подготовился.
Сногсшибательный летний костюм, хотя и не был омрачен присутствием галстука, сразу поражал воображение качеством пошива и, насколько я в этом разбираюсь, ценой. Однако самым эффектным дополнением к наряду божественного синеглазого блондина был букет пурпурных роз, причем раздобытый не иначе как в городе, поскольку в Горелках подобное просто не произрастало.
Все это великолепие, провожаемое не одним десятком завидующих женских глаз, размашистым шагом стремительно приближалось ко мне, а я вдруг смешалась и растерялась. Так, мне только еще покраснеть не хватало!
«Совсем ты одичала, Анастасия, за два года на периферии! Если уж букет голландских роз производит на тебя столь мощное впечатление, то дальнейшее твое поведение становится настолько непредсказуемым, что…»
– Привет!
– Привет, – жалко вякнула я, пряча глаза и тщетно стараясь улыбнуться.
Подозреваю, что Ефим моментально оценил произведенное на меня впечатление, потому что довольно заулыбался и протянул мне цветы:"
– Это тебе!
Заполучив колючие стебли, я немного очухалась, сделала мах ресницами и романтично понюхала ближайший бутон. Он, как и предполагалось, почти ничем не пах, зато привычный ритуал вернул меня к простейшей изученной схеме свидания, и я мурлыкнула:
– Спасибо…
Ефим снова расплылся в улыбке и поинтересовался:
– Ну что, в баре посидим или, может, прогуляемся?
Нажим, с которым он произнес последнее слово, меня насторожил, глянув в окаймленные густыми черными ресницами глаза, я чуть сморщила нос и доверительно сообщила:
– Я есть хочу!
Он понятливо кивнул и предложил мне руку. Ловко уцепившись за его локоть, я пристроила поудобнее букет и засеменила рядом. Поднимаясь по лестнице, Ефим склонился и шепнул:
– Ты производишь на всех мужчин сногсшибательное впечатление!
Я, как и положено, слегка смутилась, тщетно пытаясь разглядеть из-под опущенных ресниц штабеля поклонников, не увидев ничего интересного, выступила с ответным комплиментом:
– А по-моему, все присутствующие здесь леди забыли собственную фамилию, тараща на тебя глаза!
Ефим довольно улыбнулся, а мне пришлось признать, что мой комплимент гораздо
С трудом сдерживая нестерпимое желание скорчить рожу и показать окружающим язык, я чинно проследовала вслед за кавалером к стойке, взгромоздилась на высоченный табурет и заглянула в карту вин. Букет я водрузила на стойку, что явно пришлось не по душе бармену. Он затосковал, надувая щеки, и принялся яростно протирать бокалы. Тут вмешался Ефим.
– Леня! – ласково позвал он, а я подивилась тому, что человек здесь без году неделя, но уже знает имя бармена.
– Да, я вас слушаю, – едва не выпал из-за стойки Леня.
Ефим кивнул на букет, это произвело на бармена самое благоприятное впечатление, он радостно улыбнулся и пропел:
– Конечно!
В результате мой букет в мгновение ока оказался в высоченной керамической вазе, перед Ефимом возникло виски, а передо мной – мартини.
– Тебе нравятся цветы?
Я кивнула.
– Ты такие раньше видела?
Сначала я удивилась. Что значит «такие»? Еще раз покосившись на вазу, я убедилась, что ничего сверхъестественного там нет, и неопределенно кивнула головой…
Красивые розы, конечно… Но они сейчас на каждом углу… Ой, так это ж в Москве! Здесь-то таких и правда нет.
Теперь я покосилась на Ефима, раздумывая, на самом ли деле он не признает во мне москвичку или придуривается? Два года, конечно, свое дело сделали, и я, вероятно, многое переняла от местного населения, но поверить в то, что неистребимое московское «аканье» исчезло бесследно, не могла.
– Не-а, – отозвалась я, – не видела. Здесь все больше астры да золотые шары…
Ефим покровительственно кивнул, как видно, гордясь подвернувшимся шансом приобщить провинциалку к прекрасному, и добавил:
– Это розы.
В любом случае, это уже было лишним, я поджала губы и, едва удерживаясь от смеха, кивнула:
– Это я поняла.
Боже мой, неужели он и в самом деле считает меня такой дремучей? Приду домой – надо будет еще раз глянуть в зеркало. Тут меня посетила интересная мысль, и я спросила:
– А чем ты занимаешься?
Ефим осторожно коснулся моих пальцев и негромко ответил:
– Я сижу рядом с самой красивой девушкой на свете…
Я скромно потупилась. , – А до этого?
– Вообще?
– Вообще…
Состроив физиономию, которая, как я предполагала, делала меня года на три моложе и выражала наивную любознательность и непосредственность, я улыбнулась и стала ждать ответа. Ефим нежно пожал мне пальцы и начал рассказывать о полной безысходности и серых буднях столичной жизни. Я внимательно его слушала и трясла головой, временами удивляясь про себя, в каком же занудном городе умудрилась прожить столько лет, совершенно об этом не догадываясь. Вполне возможно, мое двухгодичное отсутствие повлияло на облик столицы самым отрицательным образом, так, что я даже стала подумывать, не вернуться ли мне обратно, пока Москва вовсе без меня не зачахла.