Время, чтобы вспомнить все
Шрифт:
— Я лучше немного подожду и посмотрю, что будет происходить. Мне не нравится вся эта муштра, я не хочу ехать в лагерь на Маунт-Гретна и маршировать в параде каждый раз, когда умирает ветеран Гражданской войны, — сказал Артур.
— Да, это изнурительно, — сказал Джо.
— Тяжело и нудно, — отозвался Артур.
— Думаю, мы зря тревожимся. Я убежден, что Вудро Уильсон будет держаться в стороне. Не то чтобы Уильсон мне нравился, но у него и вид не воинственный. Ведь он был университетским профессором.
— Да, но он был и тренером
— Ну да? Я и не знал.
— В Уэслиене.
— В Уэслиене в городе Мидлтаун в Коннектикуте? Этот самый Уэслиен? А я думал, что он с головы до пят принстонский парень.
— Так оно и есть, но он преподавал в Уэслиене, — сказал Артур. — А как насчет молодого человека, что там наверху? Ты уже записал его в Нью-Хейвен?
— Нет, я даже об этом и не думал. Считал, это само собой разумеется. Он будет пятым, кто пойдет в Йель, пятое поколение, а может, и того больше. Я тебе скажу, о чем я действительноподумал: я хочу, чтобы он учился в Гротоне.
— А почему не в Хилле?
— У меня нет особого пиетета к Хиллу. Меня туда послали потому, что школа была близко от дома, и она, может, и сгодится, если после нее идти в Пенн или Принстон, но если мой мальчик пойдет в Йель или Гарвард, я хочу, чтобы его подготовили к Йелю и Гарварду. Тебе эта идея не нравится.
— Ну… нет, не нравится.
— Почему?
— А почему бы не послать его в Итон?
— Итон в Англии.
— Ну, если ты собираешься послать его в место, которое старается походить на Итон, почему бы тебе не послать его в настоящий Итон?
— Я не считаю, что Гротон старается походить на Итон.
— Но знакомые нам ребята, которые там учились…
— Дейв Харрисон ходил в Гротон. И Алик тоже. А они тебе нравились.
— Нравились?
— Разве нет? Не говори мне только, что тебе не нравились Дейв и Алик.
— Сколько раз я встречался с ними в Нью-Йорке?
— Ты у Алика был шафером.
— Вместе с шестнадцатью другими шаферами, или восемнадцатью, или не помню уж, сколько их там было.
— А он ведь не был твоим шафером, — задумчиво произнес Джо. — Почему?
— Я его не приглашал, — ответил Артур. — Алик женился сразу после колледжа. А мы с тобой пару лет подождали, и к тому времени Йель уже не имел для меня такого значения, как прежде… если вообще когда-либо имел. Я не уверен, что мне следовало идти в Йель. Я не жалею, что туда пошел, но мне кажется, что я всему тому же научился бы и в Лафайете. И я уверен, что в Гарварде я бы научился еще большему. А в Йеле я так старался попасть в секретное общество, которое мне, черт подери, было абсолютно ни к чему, но я точно знал, что ты в него попадешь, и потому мне тоже обязательно нужно было в него попасть. Если у меня был бы сын — которого у меня никогда не будет, — я бы послал его в гиббсвилльскую городскую школу и в Пенн.
— Ты шутишь.
— Нет, я не шучу. Я не даю подобных советов для твоего сына.
— Но ты ведь даже не знаешь никого, кто учился в Мюленберге.
— А вот и знаю. Старик судья Фликингер учился в Мюленберге. Юриспруденцию он проходил в Пенне, а до этого учился в Мюленберге. И доктор Швенк, пастор лютеранской церкви. И с полдюжины других людей, которые, по-моему, ничуть не менее образованны, чем местные выпускники Йеля.
— Но ты никогда с ними не встречаешься. И я не видел никого из них у тебя дома.
— И это очень жаль. Я хотел бы знать их поближе, чтобы услышать от них толковый немецко-американский взгляд на эту войну.
— Боюсь, что взгляд этот будет скорее немецким, чем американским.
— Ну и что с того? Мы к ним относимся как к подонкам, а некоторые семьи здесь живут с дореволюционных времен.
— А может, они и есть подонки, — сказал Джо.
— Судья Фликингер?
— Ну, я не имел в виду именно его. И я почти незнаком с доктором Швенком, но мы знаем, что у нас в городе есть люди, которые тайно посылают деньги в Германию.
— Мы знаем и других, которые в открытую посылают деньги в Англию. И среди них, между прочим, я. В Англии у меня есть кузены, которых я никогда не видел и скорее всего никогда не увижу, и если бы они услышали то, что я сейчас сказал, то наверняка вернули бы мне мои деньги. Но у меня действительно есть соблазн послать деньги и немцам тоже.
— Ты сам не знаешь, что говоришь.
— Мы ведь соблюдаем нейтралитет? Правда же?
— Официально — да. Потому что Вудро Уильсон хочет, чтобы мы не вмешивались в войну.
— Отлично. Тогда выходит, что если мои симпатии побуждают меня посылать деньги в Англию, то моя вера в строгий нейтралитет — политику нашей страны — должна побуждать меня посылать деньги в Германию.
— Пожалуйста, не делай этого, потому что, какая бы у нас ни была официальная точка зрения, если мы все же ввяжемся в войну, ты прекрасно знаешь, на чьей мы будем стороне.
— Да, и немцы это тоже отлично знают.
— Ну, они ее начали, и очень пожалеют, что это сделали.
— Джо, такое отношение тебя наверняка приведет к тому, что ты наденешь форму и пойдешь сражаться за нашу родину.
— Так оно и будет. Если понадобится, я пойду.
Артур налил себе еще виски и принялся насвистывать какую-то незнакомую мелодию. Их дружеские отношения позволяли им и спорить, и молчать, и при этом они не чувствовали необходимости судорожно подыскивать тему для разговора. И тот, кто был в гостях, знал, что может в любую минуту уйти, уверенный в том, что в их дружбе визиты не играют никакой существенной роли.