Время, чтобы вспомнить все

О'Хара Джон

Энн развернулась и со всех ног пустилась бежать домой, а дома спряталась у себя в комнате. Никто не наказал ее за то, что она ударила взрослого человека, а в следующий раз, когда она проходила мимо здания пожарной службы, Барт Джеймс улыбнулся ей и снял шляпу, но Энн не улыбнулась ему в ответ. Барт Джеймс умер задолго до того, как Энн повзрослела и смогла понять, почему он ей улыбнулся.

Во время первого лета на ферме Энн и Джоби проводили вместе время чаще и дольше обычного. Их родители и слуги, казалось, постоянно что-то искали в каком-то другом шкафу или на другом письменном столе или что-то забывали дома. Мать, Мариан, Гарри и отец то и дело спохватывались, что забыли что-то привезти, или вспоминали, что упаковали ту или другую вещь, но потом никак не могли ее найти. Джо купил для фермы маленький фордовский грузовичок — машину с крытым верхом и шторками по бокам,

со складными скамейками вдоль бортов и лесенкой у откидного задка. Энн прозвала его «ледяной телегой». Ездить в «ледяной телеге» было намного занятнее, чем в «пирс-эрроу» или в «додже» с откидным верхом, которыми отец и мать пользовались намного чаще. Поездки в «Шведский банк» на «ледяной телеге» стали приключением, кульминацией которого была покупка содовой с мороженым в лавке Франца. За все лето Энн только один раз свозили в Гиббсвилль — к дантисту, чтобы тот решил, когда именно он займется выравниванием ее зубов. Они прожили в деревне уже более половины намеченного срока, как к ним зачастили гости, и гости эти не были незнакомцами и являлись с коробками шоколадных конфет, ментоловыми леденцами, арбузами, книжками с картинками для маленьких детей, игрушечными пистолетами, бейсбольными битами и мячами, теннисными ракетками и теннисными мячами и с куклами, в которые Энн больше не играла и без которых Джоби уже преспокойно обходился. Приезд гостей, их подарки и поездки в банк вносили приятное разнообразие, но они не были частью их жизни, а были всего лишь приятным разнообразием. Отец и мать Энн ходили теперь в новый клуб играть в гольф, иногда даже по воскресеньям. Порой отцу приходилось на день уехать в Гиббсвилль, а в дни, когда не было игр в гольф, мать занималась хозяйственными делами: заказывала кухарке еду, составляла список покупок, подыскивала новые шторы, разыскивала свою корзинку для рукоделия, принимала ванну, ложилась отдыхать, звонила по телефону, беседовала с продавцом ковров, проводила целый день с портнихой, писала письма и пила имбирный эль. Мать все время была занята какими-то делами, и половина времени у нее уходила на разговоры с Мариан, разговоры с Гарри, разговоры с Маргарет, разговоры с фермерами.

Энн однажды подслушала разговор Мариан с няней Джоби.

— Маргарет, у тебя не жизнь, а сахар, — сказала Мариан.

— Ну и что? — ответила Маргарет. — У меня есть обязанности.

Но даже в исполнении этих самых обязанностей немалую роль играла Энн. Маргарет, бывало, брала отцовский молитвенник, четки, католическую газету «Стандард и таймс» и усаживалась в тени яблони, нежно обмахиваясь веером из пальмовой ветки (полученным в подарок в кафе Франца), и изящно потягивала из высокого бокала охлажденный ароматизированный чай. Маргарет никогда не читала ни молитвенник, ни «Стандард и таймс» больше пяти минут подряд — в жару было весьма нелегко сосредоточиться, и, поскольку на ферме было столько всего притягательного, не успевала она оглянуться, как порученный ей мальчик исчезал из виду. А Маргарет без конца тянуло в сон. К тому же Энн знала, что Маргарет не умела плавать, хотя, когда ее нанимали на работу, утверждала обратное. Ее нанимали на работу в Гиббсвилле, где ей скорее всего не надо было доказывать свое умение плавать, и потому ей ничто не помешало получить эту замечательную работу. Однако вскоре после их переезда на ферму у нее состоялся разговор с Энн, в котором Маргарет призналась девочке, что она не такая уж хорошая пловчиха, какой была прежде, не говоря уже о том, что морская вода ей намного привычней пресной. И потому, когда они пришли к водоему, Маргарет сочла, что без помощи Энн ей просто не обойтись.

— Не волнуйтесь, Маргарет. Джоби умеет плавать, — сказала Энн.

— Но я не умею плавать! — нечаянно проговорившись, воскликнула Маргарет. — Я имела в виду, не могу плавать в этом водоеме.

— Ну и дела! — воскликнула Энн. — Да вы вообще не умеете плавать. Если свалитесь в воду, вы же потонете.

Поначалу Маргарет собирать подкупить Энн, но потом передумала. А Энн получила над Маргарет власть, так как теперь могла ее шантажировать: всякий раз, когда Маргарет теряла с ней терпение, Энн говорила: « Плывите,Маргарет. Плывите». И благодаря этому шантажу Энн получила неограниченную свободу. Но поскольку Энн взяла на себя заботу о Джоби, она относилась к раскрытой ею тайне с полной ответственностью. «Что тут поделаешь? — рассуждала она. — Как ни крути, а за Джоби кто-то ведь должен присматривать».

Роз Уайт Мак-Генри не разделяла мнения Эдит об острове Марта-Виньярд и чванливых

жителях Уэст-Чопа. Правда, она не то что не разделяла его, она о нем ничего не знала. А поскольку дом семьи Уайт в Эдгартауне перешел к Роз по наследству, Роз и Артур именно там и проводили лето.

Эдит всеми силами сопротивлялась ежегодным приглашениям Мак-Генри приехать к ним и провести неделю в Эдгартауне, и в прежние годы ей скорее всего от этого приглашения удалось бы увильнуть, так как чета Мак-Генри — Артур и Роз — в отличие от Артура и Милдред никогда не была у них в Вентноре.

— Неужели мы не можем отвертеться от приглашения на Марта-Виньярд? — спросила Эдит. — Скажем например, что у нас масса дел на ферме.

— Они же здесь были и видели, что никакой массы дел у нас нет.

— Роз в прошлом году не приезжала к нам в Вентнор, и не скажу, чтобы я безумно от этого страдала, — сказала Эдит. — Мы их навестили, а она к нам с ответным визитом не приехала.

— Что ж, в будущем году мы не поедем в Эдгартаун, но в этом году нам скорее всего придется туда поехать. Нам на самом деле надо туда поехать.

— Будь добр, объясни мне, пожалуйста, почему нам надо туда ехать.

— Во-первых, из вежливости… И еще у меня есть одно дело.

— Какое дело?

— На следующей неделе я должен ехать в Филадельфию, и потом, через две недели, еще раз. Я могу устроить так, что повидаюсь с клиентом на пути в Эдгартаун, а потом снова на обратном пути, а в промежутке мы навестим Артура и Роз. Ну что тебе стоит, Эдит? Ты сможешь там купаться, ходить под парусом, и тебе не обязательно встречаться с этими людьми из Бостона.

— Нет, разумеется, нет. Только каждый вечер за обедом старики будут приставать ко мне с вопросом, в каком году ты окончил университет и в каком родстве ты состоишь с этим Чапином и с тем Чапином.

— И университет не тот, и Чапин не тот. Не забывай, я через это проходил намного чаще, чем ты. Еще один раз — этим летом?

— Смотри: ты пообещал, и я твоего обещания не забуду.

Эдит из чувства долга провела неделю на острове Марта-Виньярд. На обратном пути они остановились в Филадельфии. Они зашли в свой номер, и пока Эдит принимала ванну, Джо позвонил человеку, с которым у него была назначена встреча. Когда Эдит вышла, то увидела, что Джо с задумчивым видом сидит на кровати.

— Давай вернемся домой на поезде в 4:35, — сказал он.

— Что случилось?

— Прайс отменил нашу встречу. Ему нужно завтра провести весь день в Форт-Пенн. Его секретарша сказала, что послала мне телеграмму, но я никаких телеграмм не получал. Я еду домой.

— А я нет, — сказала Эдит. — Мне завтра надо сделать массу покупок. У Ванамакера будет распродажа, и у меня последний шанс купить все, что нужно, до начала осени. Я хочу купить два новых стула и заказать ковер и не собираюсь снова сюда приезжать.

— Но ты не возражаешь, если я поеду домой четырехчасовым поездом?

— Честно говоря, я вовсе не возражаю, — сказала Эдит. — Ты настоял на том, чтобы мы поехали к Роз, и я там чувствовала себя отвратительно, а теперь, когда я наконец могу что-то сделать для себя самой, ты хочешь поменять мои планы.

— Хорошо, Эдит, хорошо, — сказал Джо. — Я поеду сегодня, а ты вернешься домой завтра. Хочешь приехать тем же поездом? Я встречу тебя возле «Шведского банка».

— Да, я приеду тем же поездом, — сказала Эдит.

— Скажи мне, какой чемодан тебе оставить, и я заберу остальные, — сказал Джо.

Филадельфия настолько тесно сливалась с жизнью среднего класса и высших слоев общества Гиббсвилля, что, когда жителям Гиббсвилля случалось встретиться на Каштановой улице, они кланялись друг другу и улыбались, чего никогда бы не сделали, встретив своего земляка на Пятой авеню в Нью-Йорке. В четыре часа Джо отбыл на железнодорожную станцию Рединг-терминал, оставив Эдит одну в номере, раздраженную тем, что она сочла эгоизмом и пренебрежением, эксцентрично-импульсивным поведением, неспособностью оценить ее мучительные старания на Марта-Виньярд, и тем, что Джо предпочел компанию Энн и Джоби еще одному дню, проведенному вместе с ней. Джо даже на минуту не задумался о том, что она впервые в жизни оставалась в гостинице на ночь одна. На самом деле Эдит сама осознала это, лишь проведя четверть часа в пустом номере. Еще не поздно было отправиться за мелкими покупками — крупные она отложила на следующее утро, — поскольку магазины будут открыты еще час-другой, и Эдит решила не терять времени даром и не просиживать зря в этих чужих ей стенах. Она закрыла за собой дверь номера, подошла к лифту, на ходу кивнув седоволосой женщине за столиком администратора, и через две минуты уже шагала по Ореховой улице по направлению к Каштановой.