Время демографических перемен. Избранные статьи

Вишневский Анатолий Григорьевич

В-третьих, оба мира как никогда нуждаются друг в друге.

Развитые страны заинтересованы в миграции, потому что она позволяет смягчить последствия демографического спада и старения населения, нехватки рабочих рук в целых отраслях национальной экономики. Мигранты до известной степени способствуют росту населения, противодействуют старению, тормозят снижение рождаемости, заполняют пустующие ниши в быстрорастущем секторе высококвалифицированного труда (IT-технологии и т. п.), особенно же – на рынке непрестижного, неквалифицированного, низкооплачиваемого труда, где их число на один-два порядка больше. Эту нишу и заполняют, в первую очередь, неприхотливые мигранты.

Но в международных миграциях заинтересованы и развивающиеся страны Юга. В этих бедных странах с быстрорастущим населением стремительно увеличивается число тех, кого страны «золотого миллиарда» привлекают как огромное

поле потенциальных возможностей. Как сказал в одном из интервью бывший генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, уже сейчас «многие люди во всем мире воспринимают Европу как континент неограниченных возможностей. Они хотят сюда попасть, чтобы начать новую жизнь. При этом они следуют примеру миллионов бедных, но активных европейцев, которые когда-то отправлялись в Новый Свет, потому что видели в этом свой шанс» [171] .

171

Tageszeitung. 2004. Jan. 29.

Одно из ярких проявлений выгодности миграции для развивающихся стран – огромный объем частных переводов мигрантов в свои страны, которые становятся незаменимым источником дохода десятков миллионов мигрантских домохозяйств, способствует решению экономических проблем бедных стран.

Таким образом, до какого-то момента интересы стран выхода и стран приема мигрантов могут совпадать, по крайней мере частично. Мигранты служат дополнительным источником демографического роста и восполнения дефицита рабочей силы в принимающих странах, страны выхода, в свою очередь, получают немалую экономическую выгоду, не говоря уже о пользе непосредственного соприкосновения выходцев из Третьего мира с современной культурой развитых стран. Однако постепенно осознаются и почти неразрешимые проблемы миграционного взаимодействия стран Севера и Юга.

Демографический дисбаланс Севера и Юга очень велик. Потребности развитых стран в привозной рабочей силе, особенно если она служит структурным дополнением к уже имеющимся трудовым ресурсам, ограничена, тогда как потенциальное предложение развивающихся стран практически безгранично. Но дело не только в емкости рынка рабочей силы развитых стран, существуют и другие пределы их миграционной емкости. Они связаны с ограниченными возможностями социальной адаптации в странах приема иммигрантов, являющихся носителями других культурных традиций, стереотипов и т. д. До тех пор, пока количество таких иммигрантов относительно невелико, они достаточно быстро интегрируются в местную культурную среду, растворяются в ней, и серьезных проблем межкультурного взаимодействия не возникает. Когда же абсолютное и относительное число иммигрантов становится значительным, а главное, растет высокими темпами, и иммигранты образуют более или менее компактные социокультурные анклавы, интеграционные процессы замедляются и возникают межкультурные напряжения, усиливающиеся объективно существующим экономическим и социальным неравенством «местного» и «пришлого» населения. Адаптация носителей традиционных сельских культур стран Третьего мира к современной городской культуре промышленных стран с неизбежностью порождает культурную маргинализацию иммигрантов, кризис их культурной идентичности. Положение обостряется еще и тем, что такой кризис нарастает и в самих странах Третьего мира, постепенно продвигающихся по пути модернизации. Эти страны вступают в крайне болезненный этап внутреннего культурного конфликта, жесткого противостояния ценностей традиционализма и модернизма.

Неготовность поколений, социализировавшихся в традиционных условиях, принять перемены, без которых нельзя жить в современном мире, выливается в массовое неприятие всего нового, в агрессивное отторжение всех «городских», «западных» нововведений. Повсеместно ширится смутное общественное недовольство, создающее идеальную почву для политического, идеологического, религиозного экстремизма, который может быть легко использован в любых политических целях.

Эмигрантские анклавы в развитых странах, нередко представляющие собой слепки с тех обществ, из которых они вышли, сохраняющие с ними связь и в то же время особенно раздираемые противоречиями культурной идентификации, маргинальные в странах приема, оказываются весьма чувствительными к упрощенным «фундаменталистским» идеям, помогающим избавиться от культурной раздвоенности и, как кажется, вновь обрести свое целостное «я». Но при этом процесс интеграции блокируется, и многие (хотя, конечно, не все) иммигранты оказываются в оппозиции к принимающим их обществам.

Эта противоречивая ситуация, равно как и несоответствие спроса и предложения на рынке труда, все

больше ощущается уже сейчас. Промышленные страны, использующие иностранную рабочую силу, начинают осознавать ограниченность своей иммиграционной емкости, в них возникает конкуренция «своих» и «чужих» за рабочие места, разворачиваются дебаты вокруг проблемы иммиграции, которая становится важной картой в политической игре, нарастают антииммиграционные настроения, усиливаются меры по ограничению притока мигрантов.

Как ни относиться к этим проявлениям односторонней реакции принимающих стран, они не могут служить эффективным ответом на нарастающие проблемы двустороннего процесса. Между тем даже в теории преобладает именно односторонний подход. Например, автор концепции «третьего демографического перехода» Коулмен полагает, что с помощью «правильной политики» принимающие страны могут остановить массовый приток мигрантов [172] . На это же рассчитаны и глобальные демографические прогнозы ООН, они исходят из того, что, вопреки явной тенденции международной миграции к росту, она вскоре начнет сокращаться и к концу века сойдет на нет.

172

См. с. 33–34 наст. изд.

Такие успокоительные для принимающих стран предсказания едва ли оправданы, ибо не учитывают самостоятельной природы миграционного давления. Международное сообщество должно перестать принимать желаемое за действительное, в полной мере осознать серьезность глобального миграционного вызова и попытаться найти приемлемые ответы на него, прежде чем обострение ситуации сделает такие ответы невозможными.

Проблемы миграции будут оставаться в глобальной повестке дня на протяжении всего XXI в., и они будут в значительной мере формировать и повестку дня мировой социологии, потому что конструктивное ядро этих проблем связано с поисками возможностей и механизмов интеграционного взаимодействия крупных социальных групп в условиях и масштабах, с которыми человечество еще не сталкивалось.

В одной лодке с Западом [173]

И в России, и за ее пределами многие убеждены, что страна переживает небывалый демографический кризис, вызванный экономическими и политическими событиями 1990-х годов, равно как и в том, что благоприятные экономические изменения и энергичная демографическая политика способны создать предпосылки для преодоления этого кризиса. В какой мере обоснованы эти представления?

Действительно, начиная с первой половины 1990-х годов население России сокращается, к началу 2007 г. убыль населения России превысила 6 млн человек (4,3 % от исторического максимума, достигнутого в 1993 г.). При этом все основные демографические процессы – рождаемость, смертность и миграция – развиваются в крайне неблагоприятном режиме. Тем не менее широко распространенные клише – «демографический кризис», «демографическая катастрофа» – едва ли вполне адекватно отражают демографическую ситуацию в целом. В ее формировании участвуют эволюционные компоненты, которые нельзя упрощенно трактовать как чисто негативные, а тем более выводить их из особенностей российской экономической и социальной ситуации. Они свойственны всем развитым странам, и видеть в них проявление кризиса только потому, что события развиваются не так, как нам хочется, было бы неправильно. В то же время есть, конечно, такие компоненты российской демографической ситуации, которые иначе как кризисом или катастрофой не назовешь.

173

Vishnevsky A. In the Same Boat as the West // Russia: A New Cold War? / M. Korinman, J. Laughland (eds). L.; Portland: Valentine Mitchell Academic, 2008. P. 94–102; Vichnevski A. Nous avec l'Occident // Russie. La nouvelle guerre froide? Outre-Terre. Rev. francaise de geopolitique. No. 19. Ed. er`es, 2008. P. 115–123. На русском языке публикуется впервые.

Безусловно говорить о специфическом российском кризисе можно только применительно к ситуации со смертностью. Но этот кризис нельзя датировать 1990-ми годами, он имеет гораздо более давние и глубокие корни.

Наилучшие показатели смертности за всю историю России были достигнуты в 1965 г., после чего ситуация с каждым годом ухудшалась, а отставание России от западных стран увеличивалось. К началу XXI столетия вернулся примерно тот уровень отставания, который отличал царскую Россию в начале XX в.; у мужчин оно во многих случаях стало даже большим, чем было в 1900 г. (табл. 1).