Время действовать
Шрифт:
— La violaron.
Они ее изнасиловали.
Она открыла глаза и взглянула на меня. Лицо у меня горело в этой духоте. А в горле першило — меня душила ярость.
— Putos, — сказал я.
Зверь кивнул. Бляди. Кристина Боммер подняла голову.
— Мне надо в больницу, — сказала она спокойно. — Хочу, чтоб меня осмотрели.
— В Саббатсберге?
— Нет, в Хюддинге, — ответила она. — Где я работаю. Там все сделают, не подымая шума.
Она попробовала встать. Я пошел вон из комнаты. Зверь держал
— Давайте оба отсюда. Я хочу принять душ.
Мы стояли в коридоре, слушая, как льется вода. Зверь драл ногтями свою бороду.
— El irlandes, — пробурчал он. — Solo el.
— Только он? Ну, его-то мы найдем. А что она еще сказала?
— Больше ничего.
Она вышла из ванной в халате, неуверенными шагами. Лицо было белое.
— У нас машина, — сказал я. — Мы тебя отвезем.
Она приостановилась в дверях своей спальни и ответила спокойно и деловито:
— Мне нужно просушить волосы.
Зверь вел машину мягко и спокойно, несмотря на большое движение. Она сидела рядом с ним. Когда мы выехали на более свободные улицы, она откашлялась и спросила:
— Как это вышло, что вы приехали?
— Я звонил твоей маме. И стал беспокоиться.
Она засмеялась, напряженно и неестественно:
— А вообще-то я вела себя очень хорошо.
— Как так? — спросил я с заднего сиденья.
— Они позвонили в дверь через полчаса после моего прихода. Три мужика.
Она засмеялась еще раз, так же механически.
— Спросили, как меня зовут. Я сказала — Агнета Эрикссон.
— Ух ты, — выдохнул я. Это имя я видел на двери.
— А потом скрутили меня, отняли ключи, все обыскали, перевернули, а потом... он сделал... это.
Зверь заерзал у руля.
— Но когда они уходили, — сказала она, — то попросили передать привет...
Машина катилась прямо на слепящий закат. Мы ждали окончания фразы. И она сказала медленно:
— Кристине Боммер.
14
— А теперь полиция ищет и меня, — сказал я.
В большом зале воздух был едкий от пыли. Я укрывался в глубине архива «Утренней газеты», за тоннелями без потолка, выстроенными из металлических ящиков. Коммутатор обещал перевести разговор на аппарат, любезно установленный на один из столиков, к которым обычно присаживались посетители. Дирекция тоже приложила старание — позвонить из редакции на этот аппарат в тот вечер было нельзя.
— Мне нужен твой номер, — потребовал я.
Она была пунктуальна, позвонила точно в тот момент, когда изо всех радиоприемников в архиве зазвучали звонкие позывные последних известий. Мою манеру разговаривать она не одобряла.
— Послушай, ты, красотка, — сказал я. — Убили моего товарища по работе. Изнасиловали
— Ах, так ты стараешься ради денег?
Это она произнесла автоматически. Любимое оскорбление богатых дураков. Я не отвечал. Дурой она не была.
Она помолчала. А потом прошептала:
— Почему полиция тебя ищет? И кого изнасиловали?
Я вздохнул. День выдался долгий. Так осторожно люди играют, когда уже не полагаются на свои козыри.
— Нам надо встретиться, — сказал я.
Ничего другого не оставалось.
— О'кей, встретимся еще раз. — Ее голос звучал решительно. — Завтра, рано утром.
— Погоди, — сказал я. — Если мы встретимся, я хочу получить ответ на один вопрос. Скажешь мне, кто сообщил насчет ограбления броневика.
Она ответила мгновенно:
— Не могу.
— Ты забываешь об одной вещи. За мной гонится полиция.
Долгое молчание. Потом вдруг:
— О, черт, ну и натворил же ты делов!
Я засмеялся. И сразу все лицо прошило болью.
— Это я сделала.
И нервно хихикнула.
— Дорогая фрекен Привыкшая-что-капризы-исполняются, милейшая избалованная лапочка! Это не я натворил дел. Это ты и такие, как ты, десятилетиями орудовали в нашем обществе, защищали его ползучие капиталистические ценности. А теперь сваливаете на меня? Я ничего не натворил! Я только что тут появился!
— Ладно, — сказала она ясным голосом. — Мы оба устали. Увидимся завтра. В восемь? Это не рано?
— Где?
— То же место, что и в прошлый раз.
— Какое из них?
— Не прикидывайся, там, где мы встретились.
— Ладно. Но только... Не бери с собой Гугге. Оставь его дома, в его колыбельке.
Она фыркнула и положила трубку.
Тарн стоял на темной улице. Он только повязался шарфом. Шляпа была на затылке. Может, он был не Богарт из «Касабланки». Может, он был Алан Лэдд из «Наемного убийцы».
— Привет, — сказал он, еле двигая губами.
Обычно он стоял у бокового выхода после работы и ждал — ребята в репортерских машинах подвозили его домой. У него, как правило, не оставалось денег на месячный автобусный билет.
— Гм-м, — отозвался я, и мне стало стыдно.
— Они...
— Знаю, — сказал я. — У моего домашнего подъезда стоят трое и наблюдают.
Он неуклюже поправил шляпу на встрепанных волосах. Он выпил чуть лишнего и очень старался, чтобы не было видно.
Вечер был теплый, темный и теплый. Слабо пахло горячим асфальтом и бензином.
Долго он не продержится, подумал я. Начал он еще подростком. Работает журналистом четверть века. И до пятидесяти не дотянет.
— У тебя есть где переспать?