Время горящей спички (сборник)
Шрифт:
— Эй, утки! Вам там не холодно?
Ты замечаешь новые промоины темной воды, бросаешь уткам кусочки приготовленного хлеба и не веришь, что уткам в воде теплее, чем на льдине.
По дороге, во всех, так сказать, торговых точках, нас знают. Ты всем продавщицам рассказываешь, что было в саду, какая у тебя хорошая сестричка.
— Только она больше не принцесса, а я больше не принц, — сообщаешь ты.
— А кто вы?
— Она — Василиса Прекрасная, а я — Иван-царевич. Я ее от Кощея спасаю. У меня меч есть, и щит есть, бабушка подарила. Я
У нас начинается главная игра. Она называется так: «Дедушка опять забыл дорогу к дому».
— Да, дедушка, — огорченно говоришь ты, — ведь ты опять забыл дорогу, опять?
— Забыл, — сокрушенно признаюсь я, — что делать, забыл. Но ведь ты меня выведешь, да? Я без тебя заблужусь.
— Ну конечно, — великодушно всплескиваешь ты руками, — конечно. Я тебя не брошу.
По дороге сочиняем песни. Например: «Идем из садика домой, какая благодать! Уже рукой, уже ногой до дому нам подать!» Или: «Мы ходили, шли снега, увязала в них нога. А теперь кругом вода, вот какая ерунда». То есть не вода ерунда, а ерунда — наша песня. Но нам весело идти, и дорога быстрее. Мы шагаем, как солдаты. Еще бы, мы поем «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“». Догоняем девочку из твоей группы. Она хохочет и рассказывает тебе, как у нее была собака, летала, рулила хвостом и улетела в зоопарк. Ты серьезно слушаешь и одобряешь:
— Это был смешной рассказ.
А иногда замолкаешь и идешь молча. Я знаю, что тебя нельзя в это время перебивать. Однажды что-то спросил, а ты очень строго заметил:
— Я же молюсь. Я у Боженьки прошу, чтобы папа и мама не болели. И бабушки, и дедушки, и Василиса Прекрасная.
Вчера ты предлагал:
— Давай пойдем по белу свету счастье искать.
А сегодня ты вдруг объявляешь о своем открытии:
— Дедушка, солнце больше неба.
— Почему?
— Небо только вверху, а солнце везде. — Ты разводишь руками и показываешь на все окружающее нас пространство, освещенное солнцем. И спрашиваешь: — А солнце далеко?
— Очень!
— Очень-очень?
— Да. Еще никто до него не долетел.
Ты смотришь на меня, о чем-то думаешь, потом поворачиваешься лицом к солнцу, делаешь несколько шагов и объявляешь:
— А я уже ближе тебя к солнцу!
Мы идем дальше. Ты выучил звук «ш» и с удовольствием говоришь слова с буквой «ш». И все время вспоминаешь Машу, которая шла по шоссе.
— А чего это она, — спрашиваю я, — по шоссе идет? Надо же по тротуару ходить.
Совершенно резонно ты отвечаешь:
— Тротуары же заняты машинами, вот ведь как. А скажи, дедушка, чем отличаются слова «сушка» и «пушка»?
— Пушка большая, сушка маленькая.
— Нет.
— Сушку едят, а пушка стреляет.
— Нет! — Ты начинаешь сомневаться в моих умственных способностях.
— У пушки колеса круглые, как у сушки, но со спицами.
— Да нет же! — кричишь ты. — Одна буква! «С-с-с» и «Ш-ш-ш»! — Тут же ты кричишь машинам: — Эй, машины, вы что, разве мухи, что
Тебе ужасно хочется шлепать по лужам, но это нельзя, и ты терпеливо их обходишь.
— Всех лучше осень, — говоришь ты, — спасибо осени, осенью можно по лужам ходить.
Мы приходим домой, моем руки, и начинается твоя бесконечная сказка про битвы с драконами, про похождения Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Мы поем самосочиненные былины о том, как обиделись богатыри на князя Владимира, что не посадил их за стол, а как потом напало на Киев Идолище поганое да засвистал дурным посвистом Соловей Одихмантьев сын, тогда пошли богатыри, обиды забывши, стоять за землю Русскую, за веру православную.
— Сколько голов у Змея? — спрашиваешь ты.
— Три, — говорю я, опасаясь, что если голов будет больше, то битва долго не закончится.
— Три, — говоришь ты презрительно, — три! Это и ты справишься. Сегодня двенадцать! Вот так вот!
Игрушек у вас с сестрой — на два детских сада. Но все равно их не хватает. Хватился ты коня, чтоб посадить богатыря коня, где конь? Нет коня. Тогда ты, непобедимый выдумщик, хватаешь кубик, часть архитектурного конструктора, и кричишь:
— Вот и пал конь Ильи Муромца! И схватил тогда Илья Муромец камень, отломил его от замка, превратил в коня, сел и поскакал!
Мы побеждаем. Ты вдруг говоришь:
— Ищи меня! Считай до десяти! — И убегаешь.
В большой комнате, которая становится маленькой из-за развала игрушек, появляется бугор из двух одеял. Под ним что-то шевелится. Конечно, ты. Но разве можно дедушке так сразу найти внука. Я хожу по квартире, честно заглядываю во все углы и горестно восклицаю:
— И тут нет! И тут нет! А тут совсем нет. А тут и не было.
Наконец ты высовываешь голову и сообщаешь:
— Я же клад. Меня надо откопать.
Мама приводит младшую сестренку. Тебе уже не до меня. А уж если еще и папа сегодня пришел пораньше, тут дедушка окончательно становится лишним. Я прошу тебя перекрестить меня на прощание. Ты обращаешься к иконам:
— Боженька, помоги дедушке найти дорогу, сделай такую милость!
На сердце у меня тепло и немного грустно. Но что грустить? Бог даст, наступит завтрашний день, и опять с радостью, бросив все взрослые дела, пойду за тобой.
Вдруг обнаруживаю, что заблудился. Конечно, ведь я же иду один, без тебя. Но ты меня перекрестил, благословил, и я обязательно найду дорогу.
Синий дым Китая
Смотрел передачу об отверженных, о касте неприкасаемых, об их несчастьях. Вспомнил к тому же, как работал в издательстве и пришло письмо от прокаженного из лепрозория. На письме был оттиск штампа «Продезинфицировано». От конверта отдергивали руку. А это был обыкновенный отзыв читателя на прочитанную книгу.
А еще вспомнил, как и сам был отверженным. Это когда я был заразным, болел страшной болезнью, гулявшей после войны по нищете и бедности, — стригущим лишаем.