Время горящей спички (сборник)
Шрифт:
— Пьянство, — отвечал Ахрипов, — это не потеря времени, а его преодоление. Прошу выключить записывающую аппаратуру. Буду говорить, стоя на одной ноге, то есть коротко. Наполеон проводил советы в стоячем виде.
— Тогда сам вставай. Наполеон.
— Но неужели нельзя понять, — возмутился Ахрипов, — встать не могу. Я лежу на берегу, не могу поднять ногу. — Не ногу, а ногу! — Все равно не могу. Но спину выпрямлю. — Он откинулся на заскрипевшую спинку стула. — Говорить можно при любом положении тела в пространстве. Два афоризма: косноязычие не мешает мысли. И второй: вечность и Россия — близнецы. Время — составная часть вечности. Россия властна над временем, тогда как остальной мир растворяется во времени до
— А я думал, любовь — это приколы всякие, то-се, хохмочки, а когда сам въехал — тут вообще! Море эмоций! — Это снова выступил Генат. — Говорю ей: меня же клинит, вообще, глюки всякие начались, как это? Не спал, цветы воровал, роман!
— Гена! — Оборонщик стал допрашивать Гената. — Ты работал хоть один день в жизни? Ты заработал хоть на кусок хлеба? На ржаную корку?
— Спасибо за хороший вопрос, — насмешливо отвечал Генат. — Да, работал. Лягушачьи консервы для Франции.
— Вот именно, что Франции. Эгалите, либерте, фратерните! — воскликнул лысый Ильич. — Дали миру лозунги — жрите лягушек. Эти либерте были началом конца.
Генат возмутился:
— Будете слушать? Делал консервы полдня, весь переблевался и больше работы не искал. Меня держат: у тебя перспективы карьерного роста, с год лягушек попрессуешь, потом перейдешь на жаб. Они же ж, французы, и жаб обсасывают. Нет, бомжатская шамовка и то лучше.
— А на что тогда пьянствовал? — сурово спросил оборонщик.
Генат возмутился еще сильнее:
— Зачем же я тогда женился, а? Я не как вы, умники, фигней не занимался. Я не на ком-то женился, а на чем-то. Разница? Подстерег на жизненном вираже и — хоп! Она: «Тихо, кудри сломаешь». Я ненавижу рестораны, сказал ей, вывернув карманы. Теща — змея исключительная. Стиральная машина у ней была первых моделей, раньше на цветметалле не экономили. Культурно отвинтил чего потяжелей и — в приемный пункт. Беру пару, на фиг, бутылей. Ей же, кстати, и налил. Выпила — орать. А я ее звал, и прозвище прижилось, звал: «теща би-би-си». Идет по улице, всем говорит, где что, где кто что. Кто сошелся, кто развелся, кто от кого ушел, кто к кому пришел. Так и звали: «теща би-би-си» или «брехаловка», а это, вам ли не знать, одно и то же. Дедуля, — ласково обратился он ко мне, — позволь приложиться к графинчику. Не к стаканчику.
— Гена, не вульгаризируй общение, — заметил лысый Ильич.
— А ты по-русски можешь?
— Уже не может, — заметил Лева, — год русского языка закончился.
— Обидно вам, — ехидно сказал Генат. — Ученые! И ученых из рая выперли. А то и не пили, и пить со мной не хотели, вот жизнь вас и проучила. На пузырек подсели. — Генат вдруг задвигал ноздрями, услышал запахи, доносящиеся с кухни.
— Пойду на зов желудка, — сказал он. — Искал ее в краю далеком, а где она? Она под боком. Путь к сердцу мужчины лежит через тарелку борща.
И скрылся за занавеской.
Монолог Ильича
Немедленно на середину вышел Ильич, выбросил вперед, по-ленински, руку:
— Может быть, коллеги, кто-то верит избитой пошлости про путь к сердцу мужчины, — жест в сторону кухни, — но путь к сердцу России, — жест к своему сердцу, — лежит через душу. Именно так. Вот эту мысль надо иллюминировать. Зачем я здесь? Затем, что писал речи для первых лиц. Перед вами спичрайтер, который всех переспичит. Но оказались первые лица несмысленными галатами. Не вняли. Теперь мы понимаем, им наши труды, над чем мы горбатились, в папочку «К докладу» не клали. У несмысленных галатов оч-чень осмысленные шептуны при каждом ухе. Я сказал и не был услышан: нельзя талмудычить только о благосостоянии. Возрождение России свершается за год без единого затратного рубля.
— Штампами говоришь, — сердито заметил оборонщик. — Все проще — в гроб вгоняют, чтоб на пенсиях экономить. Раньше у тебя выступления были лучше.
— Да и раньше меня не слушали. Хоть сейчас дай договорить. Самое мерзкое из того, что пришло в Россию, — то, что молодежь ищет не призвания, а выгоды. Девушка ждет не любви, а богатого мужа. Что вы все меня окорачиваете?
— Да ты что, да разве мы можем, и кого? Тебя? Обидеть? — загудел оборонщик. — Ильичушка, родной! Я же вот как помню твои доклады: «Когда появляется Конституция, государство гибнет» и второй: «Когда появляется парламент, народ становится бесправным». Они у тебя сохранились?
— Да если не сохранились, я заново напишу. У меня еще в работе синтез Феофана Затворника, Данилевского, Ильина и Леонтьева. А также глупость цели — стать конкурентоспособными.
— Позвольте поднять личный экономический вопрос, — вступил Лева. — Обещали золотые горы, и — ни копейки. Вы разберитесь.
— То есть вас купили и вывезли? — Я что-то начинал соображать.
— Я не за деньгами ехал, за идею! — заявил оборонщик.
Людмила и остальные
Дверь избы медленно открылась, и так же медленно в дверном проеме появился кирзовый сапог большого размера. Но когда он вдвинулся в избу полностью, оказалось, что сапог надет на женскую ногу. Вскоре хозяйка ноги вдвинулась полностью:
— Не ждали, но надеялись, так?
Это снова была Людмила, которая вчера вино вкушала, курила на крыльце, а потом исчезла. Как и вчера, села рядом.
— Не захотел со мной Буратино делать? Умный. Я б тебя все равно бросила.
— То есть не любить тебя невозможно?
— А как же. Ты вот спроси, а лучше не спрашивай, с чего я пошла в жизнь такую безотрадную? С чего запела: «Не говорите мне о нем, еще былое не забыто»?
— С чего?
— А, спросил. С чего же бабе погибать, как не с любви проклятой. Мужики отчего пьют? За компанию или с горя. А бабы? От отсутствия любви. Он бросил меня, брошенка я. И ты туда же, спрашиваешь, зачем пью. Зачем спрашивать, когда ответ ясен. И — только! Чего не наливаешь? — Я налил в чашку, она ее опрокинула, посидела секунду, потом встряхнулась. — Ах, как хочу мстить! Вот паразит уже у ног ползает, вот! И тут его от-топнуть!
Людмила показала, как отопнет — мотнула ногой так, что сапог слетел с нее, два раза по-цирковому перевернулся в воздухе и по-гвардейски встал на полную подошву. Людмила полюбовалась своей обнаженной красивой ногой, покивала ступней и вновь заключила ногу в кем-то поданный обретавший временную свободу сапог.
Обувшись, помолчала.
— К чему это я воспарила? Был же и рояль весь раскрыт, и струны в нем. И стояли темных берез аллеи. «Отвори потихоньку калитку». А утром: «Отвали потихоньку в калитку»! Юморно, а? «Онегин, я с кровать не встану». Я тогда моложе, я лучше качеством была. А потом, что потом? Стала объектом и субъектом опытов как организм женщины. Усыпляют, так? Просыпаешься, да? — оказывается, ждешь ребенков. Интересно? — Тут она взяла паузу. — Вот такусенькая жизнь подопытной Евы! — Людмила, будто заверяя сказанное, хлопнула ладошкой по столу.