Время красного дракона
Шрифт:
Аркадий Иванович шел к особняку Завенягина для встречи с Придорогиным и подумывал о том, что обыск у старика Меркульева надо, пожалуй, отменить. Как-то бы убедить начальника милиции. Мол, необходимости в том нет, ограничимся вскрытием захоронения и закроем дело. А все силы бросим на розыск того, кто нацарапал антисоветскую листовку.
Метров за двести до директорского коттеджа из-за кустов сирени навстречу Порошину неожиданно вышла Фроська. Она несла плетеную из тростника корзиночку, приплясывала, золотилась на солнце своими рыжими кудрями,
— Здравствуй, Фрося!
— Здравствуй, Аркаша!
— Ты как сюда попала?
— Я у Завенягиных была, стол накрывала праздничный. Ломинадзе велел из горкомовского буфета продуктов подбросить. Народу там, гостей разных — ватага: прокурор, твой начальник — Придорогин, Коробов, Боголюбов, Голубицкий, доктор Функ... Они яблоньки посадили, поливают. А ты зачем — к ним?
— Я ненадолго, к Придорогину.
— Приходи к вечеру, Аркаша. И мы попразднуем. Я у них сперла каральку копченой колбасы. Вот — смотри!
Фроська, все так же весело пританцовывая, извлекла из корзинки громадную буро-красную каралю колбасы, понюхала ее, прицокнула.
— Фрося, ты из рода тех Меркульевых? — спросил вяло Порошин.
— Из каких это тех?
— У которых бабка пропала как бы...
— Да, из тех.
— Пойдем, Фрося. Я вернусь, провожу тебя до трамвая.
— Ты какой-то, Аркаша, растерянный. У тебя на работе что-то?
— Фрося, если к вам, к деду твоему придут в хату с обыском, ничего такого не найдут?
— Ни, пущай приходят. Дома у нас ничего такого нет.
— А разве тебя это не обидит?
— Ни, у нас ить всех в станице обыскали. Некоторых по два раза.
— На обыск могут послать и меня, Фрося.
— Такая уж у тебя поганая работа. Што уж кому бог даст. Но я ить люблю тебя, Аркаша, жалею. Можно сказать — стремлюсь неосознанно к качественному воспроизводству человечества.
Озорство Фроськи не оживило Порошина. Какое-то нехорошее предчувствие давило душу, сердце. Фроська вскочила на подножку отходящего трамвая, поиграла прощально пальчиками. Нищий, похожий на Ленина, вытащил потихоньку из корзинки Фроськи колбасу. Но она отобрала у вора каральку, шлепнула его по лысине. Порошин постоял понуро и побрел на встречу с Придорогиным. Аркадий Иванович решил, что он поступил верно, не сказав ничего Фросе о предстоящем вскрытии могилы, в которой была похоронена ее бабка.
В саду у Завенягиных, прямо под открытым небом, был изукрашен стол — бутылками, фужерами, жареным поросенком, зарумяненными курами, крабами в сметане, лососевой икрой. Город готовился к международному конгрессу геологов, поэтому на склады завезли деликатесы. Избытка в этих яствах не было, но на два-три банкета можно было взять. Завенягин спиртного почти не употреблял, но по случаю праздников — не отказывался. Ломинадзе напротив любил выпить и без повода. За столом все
— Ты, Коробов, дурак! — выкрикивал ему Ильдрым.
Прокурор Соронин, Завенягин и Ломинадзе размышляли, где взять официантов и поваров для обслуживания иностранцев, которые приедут из Англии, США, Германии, Франции, Италии, Бельгии...
— Опозоримся! — твердил прокурор.
— Давай проведем испытание, — предложил Завенягин.
После ухода Фроськи стол с гостями обслуживала рябая баба, домработница Завенягина — Глафира. Когда-то она работала официанткой в ресторане «Атач», вроде бы имела опыт по сервису. Завенягин попросил:
— Глафира, накрой стол заново. Сначала принеси ложки и вилки, разложи их перед гостями. Но представляй, Глафира, что это не мы сидим, а важные гости, иностранцы.
— Откель иностранцы? — спросила Глафира.
— Из Гваделупы! — сгрубил прокурор.
— А вы не выражайтесь. А то буздырыкну по губам, хоть вы и прокурор! — уперла руки в боки Глафира.
Авраамий Павлович успокоил свою домработницу:
— Глафира, сделай, пожалуйста, то, о чем тебя попросили. Ломинадзе ткнул пальцем в прокурора:
— А ты знаешь — откуда ты приехал?
— Откуда? — пьяненько поинтересовался Соронин.
— Из Гвадежопы! — вполголоса продекламировал Ломинадзе. Завенягин тоже пытался уязвить прокурора, видя, что он выплатил червонец за остроумие секретарю горкома партии:
— Гоголю надо бы заплатить, Иван Петрович.
— За что? — осоловело покачнулся прокурор.
— А у него фраза классическая: есть один порядочный человек у нас в городе — прокурор, да и тот, если признаться честно, свинья!
— Это мы уже слышали!
Глафира сошла с крыльца напыщенно, картинно, неся впереди себя серебряный поднос. Глаза ее были устремлены в какую-то неведомую даль, должно быть — в коммунизм. Она раскладывала ложки и вилки, будто свершала магический обряд. Возле Завенягина Глафира споткнулась, уронила ложку на землю, но тут же подняла ее, вытерла подолом своей юбки, положила с извинительным поклоном на стол.
— Хватит! — хлопнул в ладоши Ломинадзе. — Иди, Глафира, отдыхай!
Гости хохотали. Виссарион Виссарионович говорил:
— Представляешь, Авраамий? Сидят иностранные гости за столом. А наша русская баба роняет ложку, вытирает ее подолом своей грязной юбки и подает с реверансом: мол, кушайте на здоровье!
— Я бы не стал драматизировать ситуацию. До конгресса еще далеко. Можно создать курсы поваров, официантов.
Ломинадзе вскинул руки к небу:
— Вай! Кто будет преподавать? Кто может у нас в городе нарезать осетрину? Кто может изготовить приличное блюдо, салат? Кто умеет красиво и с достоинством обиходить стол? Этикет обслуги — это искусство!